[26.02.1998]

Амнистия

Валерий Киселев

Замуж надо выходить, а не в тюрьме сидеть!

Амнистии в местах заключения всегда ждут, как манны небесной. Госдума России после долгих прений приняла наконец 24 декабря 1997-го постановление «Об объявлении амнистии». Сотни тысяч заключенных, надеющихся, что их вина перед обществом не столь велика, начали мечтать о свидании со свободой.

УЗ-62/2, женская колония в Автозаводском районе. За каменными заборами с колючей проволокой искупают свои грехи более двух тысяч женщин. От сопливых девчонок-«хулиганочек» до 82-летней бабушки, осужденной за убийство.

Начальник колонии полковник внутренней службы А. Антипов осужденных охраняет 30 лет, из них женщин — 17-й год:

— Я эти елочки, когда сюда пришел, сам сажал, за макушку их, маленьких, держал, — показывает он на огромные деревья у входа в зону.

Полковник А. Антипов тоже ждал амнистии, но не такой:

— Большая часть женщин у нас сидят за кражи, а освобождаются только по 144-й статье части 1-й, это очень мало. Я считаю, что на женщин надо распространить и часть 2-ю этой статьи. Потому что рецидивная преступность у женщин в несколько раз ниже, чем у мужчин. Нельзя подходить одинаково к осужденным мужчинам и женщинам. Очень мало учтено чисто женских факторов. Амнистия не продуманная. Из тех, у кого здесь есть дети в доме ребенка, ни одна не подпадает под амнистию. Тяжесть совершенного преступления не позволяет получить им амнистию. И ребенок сидит здесь вместе с мамой.

— Но все-таки часть женщин получили свободу, это какие категории?

— Отпустили мы хулиганочек, 47 человек. Мошенницы идут на свободу. Видимо, члены Госдумы были заинтересованы в том, чтобы такая категория людей ушла на свободу. А вот те, кого надо было бы освобождать, за мелкие кражи, они, к сожалению, останутся.

— А старушку 82-летнюю будете отпускать?

— Она сидит за убийство. Дедушку убила — сиди, амнистия не положена, хотя ей 82 года.

— Будь ваша воля, сколько бы вы отпустили из своей колонии?

— Не 4 процента, как предусмотрено этой амнистией, а 20–25, с чистой совестью, уверенный, что подавляющее большинство из них никогда сюда не вернутся. Четыре процента от такой массы людей — разве это амнистия! Раньше мы освобождали по 500–800 человек.

Начальник колонии разрешил поговорить с осужденными.

Резкий звонок сигнализации, отрывается дверь с решеткой и — мы в зоне. По дорожкам между жилыми корпусами группами прогуливаются женщины. Все в одинаковых серых фуфайках, на груди — знаки с фамилиями. В казарме отряда — койки в 2 яруса, возле них на табуретках смирно, сложив руки на коленях, сидят несколько десятков женщин. Попросил разрешения поговорить. В комнату начальника отряда привели пятерых.

Одеты осужденные все в свои платья, но только потому, что у государства нет средств на казенную форму. Некоторые — с макияжем, хотя форсить здесь вроде бы не перед кем. «Для себя, — говорит одна из женщин, — чтобы не опускаться. Посмотришь на себя в зеркало и сразу другое настроение». Большинство сидят здесь первый раз, в основном нижегородские и саратовские. По профессиям эти пятеро — парикмахер, бухгалтер, завхоз, художница по хохломской росписи, воспитатель детского сада.

— У нас и доярки есть, телятницы, гусятницы — с гордостью говорит одна из женщин.

Сидеть им — от полутора до 6 лет. Одна из 9 лет отсидела 5. Многие хорошо поют, даже романсы, играют, танцуют. Одна из осужденных, сказали женщины, пишет прекрасные стихи.

— Сколько из вашего отряда идут домой по амнистии?

— Ушли четверо. И все, наверное.

— Чем конкретно вас не устраивает амнистия?

— Ничем не устраивает. Ушли единицы, — начала говорить одна из женщин. — Даже мамочки, у кого здесь дети, если статья не подходила, остаются сидеть. Инвалиды остались. А о тяжелостатейниках и говорить нечего. Зато освободили таких, которые даже и не поняли, что такое отбывать срок наказания. Пришли, год побыли и ушли. Амнистия должна была хотя бы немного касаться тяжелых статей. Многие женщины находятся здесь длительный период времени, отбывают наказания без нарушений режима, работают на производстве, участвуют в общественной жизни. А получается, что им никаких поблажек по амнистии.

— В основном ушли на свободу по статье за хищение в крупных размерах, — продолжает рассказ другая.— Раньше эта статья считалась «звонковой». Они воровали у государства — и ушли на свободу. А у нас в отряде сидит бабушка за мешок корма для поросят, 3,5 года. Сидит женщина 5 лет за лук с капустой. Сидят за бутылку водки.

— Я за 4 стаканчика мороженого сижу, — перебила девушка. — Потому что я его люблю. У нас сидит одна женщина, я с ней разговорилась, она так рассказала: «Я сижу за велосипед. Выпили мы с подругой, пошла ее провожать — стоит велосипед. Села и поехала. Трезвая и не села бы на этот велосипед. Приехала домой, поставила велосипед в сарайчик и заснула. Приходит участковый. Сначала дали условно. А через какое-то время опять: выпила, пошла провожать подругу, стоит велосипед, села, поехала. И приехала сюда на 3 года. А люди с исками по 30–60 млн — все ушли по амнистии. К женщинам-«первоходкам» должно было быть снисхождение.

— Как вы считаете, вас справедливо осудили или дали больше, чем заслуживаете?

— Мне дали очень много, 6 лет, — рассказала одна женщина. — Три года — было бы нормально. Я бы и за 2 все поняла. Для женщины 3 года — достаточно, чтобы понять.

— Мне бы хватило и одного дня… — тихо сказала другая, парикмахер по профессии.

— Страшат не годы, а то, что судьбы ломаются. У нас почти у каждой есть дети, — ответила бухгалтер.

— Кого вы вините в том, что здесь оказались?

— Себя! — дружно ответили все женщины. — Как я могу кого-то винить, если сама все совершила. Нужно было думать. А здесь мы очень много думаем. Все вспоминаем, взвешиваем все ошибки.

Вскоре приехал первый заместитель прокурора Нижегородской области Ю. Щербаков. Он должен принимать окончательные решения по судьбам женщин, документы которых руководство колонии представило на амнистию. Какая эта амнистия по счету за 40 лет работы в прокуратуре, Юрий Николаевич не помнит. Но уверен, что за это время он лично, как прокурор, больше освободил, чем посадил.

Женщины по одной заходят в кабинет. Не по себе становится, когда молодая красивая женщина, представляясь, перед своим именем говорит «осужденная», называет номер статьи и срок, который она отбывает…

Прокурор смотрит приготовленные материалы.

— Где вы работали?

— На стройке.

— Почему совершили преступление?

— По неосторожности.

— Не по неосторожности, а по пьянке, — поправляет прокурор. — Мы вас освобождаем, но учтите, что если вы еще что-то сделаете, больше к вам поблажек не будет.

Вошла цыганка. Ей 45 лет, но выглядит старухой.

— У всех цыганочек одна статья. Раньше сидели за спекуляцию, сейчас за торговлю наркотиками, — говорит начальник колонии. Здесь, кстати, наказания отбывают около сотни цыганок.

— Я вынужден к вам применить амнистию, но я вам не верю, — говорит прокурор. — Вы опять будете заниматься торговлей наркотиками.

Еще одна цыганка. И у этой трое детей.

— А если и ваши дети станут наркоманами?

— Я этого не допущу…

Чувствуется, что не лежит душа у прокурора освобождать досрочно эту цыганку, но по закону об амнистии — обязан. За несколько минут он должен разобраться в бумагах осужденной и принять безошибочное решение. Не дай Бог отпустить на свободу такую, которой по закону сидеть до «звонка», и не дай Бог, если он ошибется и сидеть останется женщина, которая по закону имеет все права на амнистию. А сложных случаев очень много…

Вошла русская девчонка.

— У меня растрата в магазине.

— Неужели эти 10 миллионов дороже детей? — спрашивает прокурор.

Следующая — почти старуха, фуфайка висит, как на коле. Украла ковер и две подушки. Есть сын, 19 лет, тоже сидит.

— Я все поняла, — уверяет женщина.

— Обязательно надо сесть в тюрьму, чтобы понять, что надо работать, — говорит прокурор.

Другая молодая женщина получила срок за продажу санитарных книжек. Реализовала их 3 штуки.

— А здорово заработала? — спрашивает прокурор.

— Семьдесят пять тысяч.

И 1 год лишения свободы. Дома остался мальчик 11 лет.

Потом вошла та самая старушка, что сидит за кражу велосипеда. Отсидела она к моменту амнистии 10 месяцев.

— На велосипедах больше не катайтесь! — советует ей прокурор.

— Завтра в 13 часов вы будете освобождены, — объявляет женщине начальник колонии.

Следующей осужденной прокурор посоветовал, как увидит гусей, переходить на другую сторону улицы.

Симпатичная черноглазая женщина, даже под фуфайкой угадывается стройная фигурка. Двое детей, от разных мужей. Разведена.

— Помогла украть. Из ларька.

— Много?

— Порядочно.

— По тебе, наверное, ребята сохли, а ты в тюрьму попала, — с укором сказал ей прокурор.

Еще одна девушка. Срок — 2 года.

— Обвес. На Канавинском рынке, — отвечает она на вопрос, за что сидит.

— У вас же семь нарушений режима, как из рога изобилия, — говорит прокурор. — По закону, не можем вас амнистировать, как злостную нарушительницу.

В глазах девушки блеснули слезы. Прикусила губу, чтобы не разреветься.

Еще одна с двумя детьми. Молодая, красивая. Осуждена за превышение пределов необходимой обороны. Лишена родительских прав на старшего сына. Второй сын со свекровью, т. к. муж пьет. Стоит и плачет.

— Во имя ваших детей освобождаем вас, — говорит прокурор.

Еще одна история. Интеллигентная женщина, 25 лет отработала инженером-конструктором. Когда их институт закрыли, пошла торговать на рынок. Села за обман покупателей. Если бы не развал оборонной промышленности, она и сейчас бы чертила что-нибудь на своем пульмане, получала бы почетные грамоты к праздникам. Ей в освобождении отказано: совершила повторное преступление, еще одного покупателя обманула.

Ну, а на эту старушку смотреть без слез было невозможно: в заношенной фуфаечке, в валенках с заплатами. Такие 100 лет назад этапом шли на Сахалин. Дважды осуждена за… хулиганство. Поленом выбила стекло в сельсовете.

— Ни капельки в рот не возьму этой заразы… Поверьте мне. Как схоронила дедушку, так у меня все пошло неладно. Напьюсь и в контору, беспокоить… Господи, пожалейте меня, стыдно-то как…

— Эх, Мария Ефимовна… — тяжко вздыхает прокурор. — Когда срок-то кончается?

— В девяносто девятом году, в июле месяце… — бабушка размазывает слезы по впалым щекам.

Старушке, кроме срока за хулиганство суд добавил статью 62, принудительное лечение от алкоголизма. Домой она пойдет только после окончания срока лечения, а это те же 2 года.

— Ну, а вы чего натворили? — спрашивает прокурор очередную осужденную. Девчонка — копия София Ротару в молодости. — Такая симпатичная и — хулиганка! Я просто поражаюсь, — воскликнул прокурор. — Замуж надо выходить, а не в тюрьме сидеть!

В освобождении ей отказано: отбывая срок, совершила еще одно преступление.

Отказано в освобождении и женщине-пенсионерке, которая подралась со своей матерью. Потому что сидит она за одно и то же преступление второй раз.

— Стыдно, но что делать, — говорит осужденная.

Еще одна красавица-воровка… Будет сидеть и дальше. Деревенская бабенка, с тремя детьми, за пьянку уволена с работы, попалась на краже. В освобождении отказано, не подходит по статье.

Из 20 осужденных женщин, дела которых были рассмотрены на этом заседании, свободу получили всего лишь 6.

Эти 2 тысячи женщин, отбывающих срока в колонии, все вместе не украли и сотой доли того, в чем обвиняют газеты некоторых мужчин из правительства…

Недоволен новой амнистией и прокурор:

— Законодатель, желая защитить собственников, «новых русских», многие преступления перевел в категорию тяжких. И эта категория — не амнистируется. Зато законодатель освободил тех, кто обманывает государство. Мы очень многих освободили тех, кто не платил налоги, обманывая государство, за присвоение вверенного имущества освобождаем, а бабку, укравшую гусей, трех куриц или банку варенья — нет. Мы думали, что по амнистии освободим колонии, а у нас и освобождать почти некого! Эта амнистия — политический трюк, чистая демагогия. Раньше амнистии были более гуманные.

Еще полгода в местах заключения России будет исполняться постановление Госдумы об амнистии. Но уже сейчас ясно, что от такой амнистии больше звона, чем реальной пользы как заключенным, так и государству.