В чистое небо из немецкой неволи

«Люди и небо» — так называлась статья в «Горьковском рабочем» за 18 августа 1966 года об экипаже одного из самолетов Аэрофлота. «Где побывали?» — спросил наш корреспондент Виктор Белик бортрадиста Евгения Лыжина. «Спросите, где не были», ответил он тогда. В том репортаже Евгений Евстафьевич рассказал лишь о полетах. Но был в его биографии период, о котором в 1966-м рассказывать казалось рано.

Мечта родилась под пулями

Утром 22 июня 41-го Женя Лыжин, только что закончивший первый класс, купался с мальчишками у железнодорожного моста через речку у станции Плюсса на юге Ленинградской области.

«Самолеты! Самолеты! Ура!» — радостно закричали мальчишки. Но с неба на мост и станцию посыпались бомбы. На бреющем самолеты начали расстреливать купавшихся в речке ребятишек, прохожих на улицах.

— Я выскочил из речки и сунул голову в клумбу с цветами на берегу, — вспоминает Евгений Лыжин, — Когда самолеты улетели, вокруг было много убитых.

В эти первые минуты войны мальчик и решил обязательно стать летчиком.

Пришел враг

Фронт быстро приближался к Ленинграду. Мама Жени, забрав его и троих сестренок, вместе с другими жителями Плюссы отправилась в эвакуацию. Но эшелон с женщинами и детьми перехватили немецкие танки. Пришлось возвращаться домой.

«Матка, где зольдатен?» — спросил первый фашист, ворвавшийся в их дом. Женя с сестренками спрятались маме под юбку. А во дворе — автоматная очередь и жалобный визг умирающей собаки.

Жили в страхе, стараясь не выходить на улицу. Поздней осенью немцы пришли снова. Забрали теплые вещи и валенки отца, погибшего на фронте в первые дни.

Но люди привыкают ко всему. Мальчишки, постепенно осмелев, уже бегали по улицам. Из леса в их дом на окраине иногда приходили люди. Женя рассказывал им, где стоят на станции зенитки и пушки.

Вместе с другими ребятишками немцы гоняли его хоронить в воронках наших погибших солдат. Среди них мог быть и его отец…

«Будет гут»

А в январе 43-го Женю Лыжина с мамой и сестренками немцы с тысячами таких же мирных жителей отправили на запад. Лагерь в Белостоке. Холодные бараки. Голод. Собачий лай. Страх. Здесь немцы сортировали людей. Больных и слабых — в сторону. Они исчезали бесследно.

Вечером по бараку ходил немец-фельдшер и делал ослабевшим уколы. Утром их окоченевшие тела выносили из барака. «Будет гут», — подошел однажды немец со шприцем к маме Жени Лыжина. Вот и у него не стало мамы…

Сестра стоила флакон духов

Немцы в лагере объявили, что те из детей, кто пройдет и не заденет головой за перекладину на высоте 1 метр 15 сантиметров, будут умерщвлены. Младшие сестренки Жени, шестилетняя Капа и семилетняя Лиля, в эти параметры гитлеровцев явно не вписывались.

Пожалел, поляк-парикмахер из местных жителей. Уговорил коменданта лагеря отдать ему Капу за флакон духов. Скоро и Лиля попала в польскую семью. Женя и его старшая сестра Люба знали, что девочки спасены. Но не знали, что Капа отныне — Барбара Нестерович, а Лиля — Тереса Игнатовская. Малышки скоро забыли, что родила их русская мама, что когда-то они жили в России.

А в лагере становилось хуже с каждым днем. Немцев сменили бандеровцы, оказавшиеся еще злее. Если случалось ранним утром сползать за проволоку на картофельное поле, то охранник ловил, топтал найденную картошку ногами и ругался: «Чтоб вы все передохли, москали проклятые!» Женя не понимал, кто такие москали, и долго после этого думал, что все украинцы такие же злые, как их охранники в лагере.

«Ферфлюхте швайне!»

Осенью 43-го Женю с Любой повезли в Германию. Умерших в эшелоне убирали на редких остановках. Кто-то из взрослых сказал, что проехали Берлин. Наконец приехали. Земля Гессен, городок Витценхаузен, рынок рабов из России. Старый немец заглянул в рот: «Гут».

Бауэр поселил Женю в каменную щель между домом и сараем. Мальчик убирал с поля под присмотром хозяина свеклу, навоз за десятью коровами и то и дело слышал: «Руссише хунде! Ферфлюхте швайне!» С этих слов Женя Лыжин и начал познавать немецкий язык. До сих пор помнит, что «хольц капут махен» — пилить дрова.

Навсегда запомнил Женя и песенку пленных итальянцев из ближнего лагеря: «Мама сантане феличе, перке риторно детэ, уерланте детаче, санта перке…»

О чем была эта песня, он не знает.

На восток!

Двадцатилетний белорус, раб соседнего бауэра, предупредил Женю, что у его хозяина пленники долго не живут. И мальчик решил бежать. Из центра Германии.

Однажды хозяин забыл закрыть дверь в его каменную щель. Женя перемахнул через забор и — на восток.

— На улице меня догоняет девчонка: «Ком цу мир, их нихт дойч!» — вспоминает Евгений Лыжин, — Девочка оказалась француженкой, отвела к матери. Переодели, накормили.

На станции Женю задержал полицейский, и он оказался в том же лагере, а там встретился с сестрой Любой. Обоих, снова посмотрев в рот, забрал к себе другой бауэр.

Русских боялись больше, чем американцев

Опять навоз, коровы и свиньи. Работа с утра до ночи. Заедали вши. Обноски пропитались навозной жижей. Хозяин брезгливо кормил объедками со своего стола. Хозяйка с клюшкой зорко следила, чтобы дети не ели сгнившие яблоки, приготовленные для свиней.

— Немец был старый и одноглазый, воевал в первую мировую войну, — вспоминает Евгений Евстафьевич. — Фамилия его была Лининколь. Сын на Восточном фронте, дома невестка с двумя детьми.

Однажды немец, воевавший на фронте за кусок русской земли и новых рабов, приехал в отпуск. Женя ходил с ним в лес за дровами, где каждое дерево пронумеровано, и отморозил ноги.

А над головами все чаще тучами пролетали американские самолеты, горохом сыпали бомбы на город Кассель.

— Но немцы боялись не американцев, а русских танков, — вспоминает Евгений Лыжин. — Говорили, что нас отравят и сами отравятся, если придут «руссише панцер».

Вот и свобода

В апреле 45-го за деревней стали рыть окопы мальчишки из «Гитлерюгенда». И побежали от американских танков.

— Американцы оказались почти поголовно неграми, — вспоминает Евгений Лыжин, — Ехали на «виллисах», забитых каким-то скарбом, и не столько стреляли, сколько торговали.

Вернулись с сестрой в лагерь. Американцы накормили консервами с обезьяной на банке, уговаривали уехать в богатую Америку, но нет, только домой!

Детдом в Ярославской области. В тринадцать лет пошел учиться в третий класс, минуя второй. Ремесленное училище. И, наконец, первый шаг к мечте: авиационное училище в Арзамасе. И первый полет!

«Спросите, где не были…»

За сорок пять лет мирной жизни Евгений Лыжин летал семнадцать. Одиннадцать тысяч часов в воздухе. Четырнадцать раз обогнул земной шар. Побывал едва ли не во всех городах Советского Союза, летал в Китай, Корею. «Спросите, где не были» — на этот вопрос ответить проще, чем перечислить города и страны, где побывал».

Сорок лет назад попал в Горький, здесь и остался. Летал на грузовых самолетах старшим бортрадистом, потом работал на земле инженером авиационного тренажера. Заслуженный работник Аэрофлота.

Сестры нашлись!

И все эти годы Евгения Лыжина и его сестру Любу мучил вопрос: что стало с их младшими сестренками? Искали их много лет. Никаких следов. Помог Международный Красный крест.

Они встретились первый раз уже взрослыми людьми, в 1965 году. Лиля — Тереса Игнатовская — живет в Кракове, геолог; Капа — Барбара Нестерович-Пясецкая — во Вроцлаве, техник-строитель. У них польские мужья, и себя они считают полячками. Так война и судьба породнили русских детей с Польшей, ставшей им второй родиной.

Они могли бы погибнуть под бомбежками, исчезнуть в лагере в Белостоке, как их мама, умереть от голода в Германии. Но выжили, наперекор всему.