«Я была такая худая, что сердце просвечивалось…»

Годовалая девочка попала в Освенцим и выжила

Миллионы людей в годы Великой Отечественной приняли мучительную смерть в гитлеровских лагерях смерти. Особенно тяжело было маленьким детям, у них шансов остаться в живых почти не было. Чудом выжили немногие, спасенные армиями союзников. Миллионы смертей — это статистика, жизнь одного человека — судьба. Она оказалась благосклонной к Татьяне Купченко.

Родилась в партизанской землянке

Лишь через несколько лет после Победы Таня узнала, что родилась она весной 42-го в партизанском отряде в лесах под Витебском, что ее папа погиб, а Володя ей на самом деле не мама, а братик. Между этими событиями были бесконечные дни, каждый из которых легко мог стать последним.

Мирон Купченко, когда гитлеровцы в июле 41-го вошли в Витебск, взял двоих своих малышей, двух и пяти лет, беременную жену и ушел в лес. Скоро он стал командиром взвода партизанского отряда. Пока ходил в разведку, жена с малышами грелась у костра. Скоро на хвое в землянке родилась еще одна дочка — Танечка-партизаночка.

Полосатые халатики

«Береги детей!», — сказал Мирон жене перед очередным уходом в разведку и не вернулся.

— Мама привезла его в лес, исколотого штыками, — вспоминает Татьяна Мироновна. — Похоронила. А потом нас предали полицаи, привели немцев в сгоревшую деревню, где мы прятались.

Это было летом 1943-го года.

— Мама, по ее рассказу, села на землю и говорит немцам: «Убивайте, но только всех сразу». — вспоминает Татьяна Мироновна. — Немец заставил ее подняться и нас погнали на станцию.

Женщина с малышкой на руках, еще двое чуть побольше держатся за юбку, побрела под конвоем на станцию за 25 километров.

Потом тысячи таких же женщин с детьми погрузили в открытые вагоны, так что можно было только стоять, и повезли на запад. Станция выгрузки — Освенцим.

— Мама вспоминала, что одели всех нас в полосатые халатики, — рассказала Татьяна Мироновна. — Она еще удивлялась, как немцы подготовились к войне: даже для самых маленьких сшили полосатую форму узников, сделали крохотные деревянные колодки.

Земля шевелилась от детей

Как ей делали татуировку с номером на ручку, не помнит. Прошло 60 лет, а цифры не исчезли — 61532. Не помнит она, и как у нее, едва научившегося ходить ребенка, эсэсовские врачи брали кровь.

— Братик рассказал, что я потеряла сознание, — говорит Татьяна Мироновна. — Он, шестилетний мальчик, испугался, что меня сейчас из-за этого убьют и предложил врачам взять у него кровь и за сестренку. Врач не постеснялся взять у мальчика двойную дозу: план есть план, а детская кровь так полезна раненым солдатам вермахта.

В щели барака ребятишки смотрели на окружающий мир. Вот дымят трубы, стоят какие-то почерневшие от копоти здания, к ним каждый день подъезжают крытые автомашины, оттуда выводят людей и они исчезают в этих страшных домах. Потом из труб еще гуще идет черный дым, а по лагерю распространяется жуткий запах. Немец ходил вдоль барака и плеткой хлестал по щелям, по детским глазенкам. Таня на всю жизнь запомнила этого немца: мясистое бульдожье лицо, нос картошкой.

— Каждое утро блок выходил на поверку, оставляя на нарах несколько умерших за ночь, — вспоминает Татьяна Купченко. — Женщины держали нас за ручки, чтобы мы не шатались и, не дай бог, не упали.

Кто падал, хватали и волокли в шурфы перед строем. Охранники наскоро забрасывали людей грунтом. Изможденные женщины в строю молча смотрели, как долго еще шевелилась земля с их умирающими детьми. Некоторые тут же сходили с ума. Однажды маму Тани врачи для опыта надолго посадили в ванную со льдом. Надо было проверить возможности организма, чтобы эти данные использовать для помощи германским морякам. Мама, одна из немногих, выжила.

Плеткой по глазам

Настал день, когда эсэсовцы разделили женщин с детьми.

— Они рвали нас из рук мам, — рассказала Татьяна Мироновна. — Я, как мне много лет спустя говорил брат, вцепилась маме за шею.

Но и эта страшная картина не сохранилась в детской памяти.

Брат Володя, помня наказ матери, как мог берег сестричек. — «Он нас всю войну за руки держал…» — говорит Татьяна Мироновна.

Но разве усидит ребенок, пусть и голодный, слабый целый день на нарах… Подойдешь к щелям — бьют плеткой.

— Я не понимала, за что меня то и дело бьют. Помню, что часто стояла на коленках на мелких камушках, ноги в крови.

С кем не страшно, тот и мама

Летом 44-го, когда Красная Армия наступала в Польше, детей Освенцима увезли в Западную Германию, в такой же лагерь, Любенсдорф.

Облик мамы к этому времени в памяти Тани растворился окончательно. Остался инстинкт — с кем тепло и не так страшно, тот и мама. Братика Володю она назвала первым своим словом — «мама». Иногда он откуда-то приносил сладкие кусочки свеклы, Таня сосала их и проваливалась в забытье. Глазки, покрытые от постоянного голода белой пеленой, уже ничего не видели.

Осталось в памяти, как ее куда-то несут на носилках. Это потом она узнала, что несли их американские солдаты, в апреле 45-го освободившие лагерь с русскими детьми. Почему-то Володю Купченко и его двух сестренок американцы долго не хотели отдавать русским солдатам. Предлагали уехать вместе с ними домой.

Но вот и свои. Какая-то тетя в военной форме говорит, что дальше они поедут без Володи. Мальчик не выпускал сестренок из рук. — «Ну тогда иди к коменданту, возьми разрешение, чтобы вам ехать вместе!», — сказала злая тетка. Девятилетний мальчик, строго-настрого наказав девочкам не двигаться с места, сходил и принес-таки эту бумажку от коменданта.

Номер на ручке пригодился

Они вместе попали в детский дом в Дмитрове.

— Мы не знали своей фамилии, забыли, как звать папу с мамой. Единственное, что помнил Володя — мы из Витебска, и бабушку нашу звали Соней, — говорит Татьяна Мироновна. — Мы были такие худенькие и изможденные, что у меня просвечивало сердце, все внутренние органы были через кожицу видны. Я даже в пятом классе не могла на себя смотреть в зеркало — такая была страшная.

Братик, едва научившись писать, написал письмо, как чеховский Ванька Жуков: «Витебская область, бабушке Соне». Потом они узнали, что эти каракули люди там передавали друг другу из села в село, и плакали.

Однажды воспитательница позвала девочку: «Таня, к тебе мама приехала!» — «У меня есть мама — Володя!» — «К тебе настоящая мама приехала!»

Девочка спустилась из палаты на первый этаж и увидела, как какая-то чужая тетя в белом платке плачет навзрыд, обнимая его маму Володю.

Мама, чудом оставшись в живых в аду Освенцима, с верой в еще одно чудо искала по детским домам России своих малышей. Искала по номерам на ручках. Эти номера воспитатели в детдомах тогда аккуратно записывали в книги учета вместо фамилий.

Спасибо родной власти

Еще год они прожили вместе с мамой в детском дому. Слишком слабые были, чтобы куда-то ехать.

Наконец, вернулись в бабушкину деревню под Витебском, в землянку со старыми тряпками на нарах.

Советская власть помогла бывшим узникам фашизма — семье выделили корову. Правда, от этой коровы налогу государству в виде молока и масла надо было отдавать столько, что детям оставалась одна сыворотка. Помогла власть решить и жилищный вопрос — выделила в лесу делянку. Изможденная концлагерем женщина с десятилетним, худющим, как смерть мальчишкой сами нарубили на этой делянке бревен, а потом и построили дом. Только стропила помогали ставить соседские мужики-инвалиды.

И еще раз проявила милосердие родная власть. Когда мама на поле насобирала для голодных детей гнилых картошин и попалась, то местный прокурор не стал отправлять ее в лагерь, а ограничился штрафом. Впрочем, в то время в лагере кормили все же лучше, чем дома, денег же взять было негде.

Семья продала свой домишко и уехала из родных мест в Сталинград. Брат Володя и мама работали на стройке, сестры учились в школе.

Постепенно жизнь стала налаживаться. Татьяна поступила в инъяз на немецкий факультет. Преподаватели удивлялись, как она легко осваивает язык. Еще бы, немецкая речь въелась в детскую память, как грязь лагерной баланды из картофельных очисток в желудок. Сестра, не сразу — мешала анкета с записью, что была в концлагере, но все же стала врачом. Татьяна вышла замуж, судьба занесла ее в Нижний Новгород. Потом ушли из жизни мама и братик, самые любимые люди на земле. – «Соберемся все вместе и плачем, плачем…» — вытирает слезы Татьяна Мироновна.

Немец не поднял глаз

Несколько лет назад правительство Германии начало выдавать денежные компенсации бывшим малолетним узникам гитлеровских концлагерей. Татьяна Мироновна, по мужу теперь Третьякова, приехала в Москву, чтобы из рук сыновей фашистов, нынешних законопослушных бюргеров, получить причитающиеся ей за жизнь в Освенциме 300 марок. У пунктуальных немцев сохранилась и лагерная картотека с ее данными.

— Подошла к столу. Немец сидит — я обмерла: бульдожье лицо и нос картошкой, как у того, что хлестал плеткой по щелям в лагере, — вспоминает Татьяна Мироновна. — Сразу в памяти все встало… Он спросил мою фамилию, а когда увидел в графе ведомости, в каком я была лагере — Освенцим, больше не поднимал на меня глаз. Молча придвинул деньги, я расписалась в ведомости и в графе «Претензий не имею» — черт с вами! И ушла.

Время лечит, постепенно стирает из памяти самые тяжелые воспоминания. Все же 60 лет прошло… Может быть не стоит ворошить прошлое? Гитлеровские солдаты получили свое, миллионы их истлели под березовыми крестами.

— Никогда не смогу простить Германии, как она убивала наших детей… — твердо сказала Татьяна Третьякова.