Валерий Киселев

60. Трехсотые

Пока одни раненые солдаты разговаривают со своими мамами по сотовым телефонам, предоставленных бесплатно компанией «Сотел-НН», другие, ожидая своей очереди позвонить, тихонько рассказывают, как они оказались в госпитале. «Груз-300» — так принято называть раненых на войне. Им повезло, они не стали «грузом-200». Хотя каждый из них постоял на краю смерти.

«Терпимо…»

— Стал снимать гранату с растяжки и усики разогнулись, — рассказал Константин из Воронежа. — Полк десантников здесь стоял, потом уехал, после них много осталось боеприпасов. Я взял запал, смотрю — он уже без кольца. И первый щелчок. Стал выкидывать, она и взорвалась. Оторвало два пальца. Бегом побежал в санчасть. Испугаться не успел. Крови было много… А вообще — терпимо…

Ранен Константин был 16 февраля, под Тарги. Его военная специальность — механик-водитель 3-го класса, служил в ремроте, в Чечне пробыл месяц.

— Домой звонил, слышно хорошо, — рассказал Костя. — Письмо тоже написал, левой рукой. Здесь с 16 марта, до этого был во Владикавказском госпитале.

Как же теперь жить без пальцев…

— Попробую устроиться на работу, — не унывает Костя. — Я автослесарь. Еще отец обещал помочь устроиться учиться.

«Глубокий тыл…»

Женя из 14-го погранотряда:

— Обстреляли, недалеко от Тавтороя, попали в ногу, пулей из автомата навылет. В Чечне с 10 февраля. Почти два года отслужил, после госпиталя в часть приеду и надо увольняться. Двадцать суток шли по Чечне, маршем. Стояли лагерями, передвигались.

— Больно было, когда ранило?

— Да нет, лечить больнее, чем когда попало.

Еще один парень с гипсом на руке.

— Снайпер его ранил, — подсказали ребята.

Пуля попала в кость и дырка в ней — с пятак.

— Я водитель, но машину потерял, когда колонна попала под минометный обстрел, вот и перевели в пехоту, — рассказал солдат.

Еще раненые — из Таманской и Кантемировской дивизий.

— Я водитель, ехал на «Урале» из Червленой, с боеприпасами, нас обстреляли из минометов, это в двадцати километрах от штаба западной группировки. Все документы сгорели в машине. Ехали днем вроде бы наша территория, глубокий тыл… — рассказал один из них.

— Мы тоже колонной шли, попали под обстрел. И подмоги не было, четыре «Урала» всего, без сопровождения. Ничего не дали, ни «бэхи», ни «зушки»… Только что проезжали через село — было чисто, и вдруг, когда мы его проехали, часа через два сообщают, что село «чехи» взяли, — рассказал второй раненый.

«Малолетки будут мстить…»

— Едешь селами — лбы у дорог стоят! Они на тебя смотрят такими глазами — убить готовы! А тебе нельзя. Я бы рад автомат передернуть и всех их перестрелять. Одних женщин оставить. Остальных всех перестрелять.

— Ему двенадцать лет, он берет «муху» и ползет… — начал рассказывать третий.

— Ну перебьем мы взрослых боевиков, а потом эти малолетки будут нам мстить за своих убитых отцов. У них же кровная месть. Или всю Чечню стереть… Наверное, в Афганистане погибло меньше, чем сейчас в Чечне.

— Осколками задело, и переломы таза, — рассказал о своем ранении водитель-таманец. — Двое суток без сознания. Раз очнулся, глаза открыл — вроде в бэтре еду. Потом чувствую, как маску с наркозом надевают на голову. В себя пришел в Моздоке. Две недели лежал — ни вправо, ни влево повернуться не мог.

— «Чехи» из Грозного хотели пройти в Алхан-Юрт, а там саперы поле заминировали, сорок человек боевиков подорвалось, их потом «кошками» вытаскивали. Пять человек вытащили, хотели поменять на медичку, которая попала к ним из нашей колонны. Но чеченцы не согласились меняться, потому что их убитые были с отрезанными ушами, — рассказал солдат.

Зашел разговор о женщинах-снайперах, воюющих на стороне бандформирований:

— По рации разговаривали с женщинами, девчонками из Челябинска, обеим по 19 лет, они биатлонистки. Успокаивали, что убивать нас не будут, а стреляют только по коленкам, да в пах. Мне вот коленную чашечку и раздробила пулей…

— Пацаны рассказывали, что в Моздок привезли москвичку-снайпера, двадцати пяти лет. Ее чуть не убили…

— А у нас поймали одну такую и сразу разорвали двумя БМП, пока офицеры не видят…

«Пуля в грудь ушла…»

Под капельницей лежит Михаил, родом из Архангельской области, пулеметчик 56-го десантно-штурмового полка. Воевал шесть месяцев, начал с Дагестана. Бледный, на руке следы от ожогов — «схватился за ствол пулемета…»

— Ранило числа второго марта. В Аргунском ущелье, где весенняя кошара, будь она проклята, — Михаилу трудно говорить. — Из автомата попали. Одна пуля палец перебила, другая в грудь ушла. Легкое насквозь пробито. Сознание потерял не сразу, страха не почувствовал. Сначала в Ханкалу, в госпиталь, там пулю вытащили и в Моздок, оттуда сюда бортом.

— Как сейчас себя чувствуешь?

— Как сказать… Осложнения пошли. Из легких вчера выкачали жидкости с пол-литра.

Михаил рассказал еще, что в последних боях у них было человек по пять за сутки «двухсотых», да раненых человек по пятнадцать. Роты хватило на трое суток.

— Потом батальон подошел. Знаю, что всех вывели из роты, кто остался.

Из Чечни домой он писал, но ни одного письма не получил. Сейчас удалось позвонить матери.

«По-другому смотрю на все…»

Эдик Миронов, наводчик-оператор БМП, родом из Башкирии, а служит в мотострелковом полку, в котором удалось побывать с группой моральной поддержки в ноябре прошло года. Он хорошо помнит концерт артистов Нижегородского гарнизонного Дома офицеров, который они дали на Сунженском хребте.

— Когда вы от нас уехали, мы пошли на село Подгорное, — стал вспоминать Этик. — Наша рота низиной шла, а на высотке шестая рота в засаду попала. Рота отошла, а два пулеметчика остались прикрывать отход. Потом двое суток до них не могли добраться, а когда пришли, они уже были убиты. Оба срочника, фамилий не помню. Их представили к званию Героев России. В этом же бою убило зам. командира полка. На горе у Первомайского стояли недели две. Спустились вниз, около Грозного стояли еще неделю, потом обошли его и входили в город с запада, на площадь Минутка. Там у нас погибло много солдат, из нашей роты — человек восемь-девять, и раненых человек пятнадцать. Все развалины брали с боем. Грозный зачистили, денька два отдохнули, пятого февраля наших дембелей уволили, а шестого мы пошли в горы. Рядом с Комсомольским стояли, сначала мирная жизнь была, а потом опять бои начались.

Эдик получил травму в машине, когда вытаскивали сапера, подорвавшегося на мине в разведке.

— Чувствую, что изменился я за это время сильно, — сказал он, — по-другому теперь смотрю на все…

Как теперь смотрит на мир солдат, понятно, если его товарищи, с которыми он разговаривал, через час погибали, а лучшему другу миной оторвало обе ноги и он умер от болевого шока…

Эти несколько раненых солдат со всей нашей огромной страны — лишь малая частичка рассеянной по госпиталям боли, и она почти незаметна для тех, кто здоров и живет обычной мирной жизнью. Но этой боли больше с каждым днем.