Валерий Киселев

19. К Балтийскому морю

«Четвертый год нам нет житья
От этих фрицев, четвертый год
Соленый пот и кровь рекой…»

Михаил Ножкин

Кончался 1944-й… Год блистательных побед Советской Армии. Полностью была очищена от фашистской нечисти родная земля. Фронт стоял у ворот Германии, в Польше, Чехословакии, Венгрии. Фашистскому рейху оставалось существовать всего несколько месяцев. Нашим войскам предстояло добить фашистского зверя в его собственном логове.

На всех фронтах развернулась подготовка к последним битвам войны.

День и ночь к фронту шли сотни составов с техникой, боеприпасами, пополнением. Страна щедро давала армии все необходимое для окончательной победы над врагом.

137-я стрелковая дивизия в конце ноября была выведена во второй эшелон армии на доукомплектование и подготовку к новым боям. Всем службам дивизии предстояло проделать огромный объем работ: пополнить рядовым и командным составом батальоны, обучить молодых солдат, дать людям отдохнуть.

Семенов М. Е., начальник политотдела 137-й стрелковой дивизии, полковник в отставке:

— Работы было много и всего даже не перечислить. Восстанавливались ротные партийные и комсомольские организации. Удалось добиться, что в каждой роте было по 5—10 коммунистов и 10—15 комсомольцев. У нас накопился богатый опыт политработы, люди в дивизии были знающие свое дело. Это такие политработники, как майоры Цвятко и Лукьянов, награжденный орденом Ленина за бои под Понырями летом 43-го, майоры Генкин, Сафонов. Перед наступлением приток в партию особенно усилился. Прежде всего, мы принимали особо отличившихся солдат, чтобы они были примером для молодых. Хорошо работали парторги полков капитаны Александров, Паличев, Никишев, Сазонов. Это были опытные организаторы, настоящие коммунисты. Сильной была в дивизии и комсомольская организация, возглавлял ее капитан Герасименко, потом старший лейтенант Овсянников. Комсоргами полков в этот период были Горчаков, Тарасов, Муравьев, Черкашин — все с огромным фронтовым опытом, они хорошо знали людей и комсомольскую работу.

В дивизию пришло большое пополнение, в основном молодые солдаты из Молдавии, Средней Азии, Белоруссии. Часто малограмотные, не знавшие русского языка, приходилось много работать, чтобы сделать из них солдат. В дивизии были хорошие традиции, свои герои, такие как лейтенант Олег Степанов, старшина Одинец, сержанты Шумаков и Шилков. На их примерах героизма мы воспитывали молодых солдат. Большую работу проводила газета дивизии, которую возглавлял майор Васильев. У него были хорошие помощники Григорий Сирота и Александр Черных, ставшие к этому времени опытными литературными работниками. Политработникам приходилось вникать буквально во все: в боевую обстановку и мелочи быта, и чтобы бойцы знали общую обстановку на фронтах, вовремя получали газеты. Следили, чтобы в ротах регулярно выпускали боевые листки, вовремя отличались лучшие солдаты, чтобы складывались здоровые коллективы, не допускали ослабления дисциплины.

Война подходила к концу, но еще предстояли тяжелейшие бои, люди устали, нужно было преодолеть у части бойцов упадочнические настроения, что все равно не дожить, могут убить в последний день. Другая часть людей настроилась только на беспощадную месть немцам вообще. Нужно было терпеливо разъяснять освободительную миссию советского солдата, что не все немцы фашисты, что мы воюем не с немцами, а с фашистами. И в то же время проводилась большая работа, показывающая истинное лицо фашизма. В дивизии было много солдат, у которых погибли семьи или родственники были угнаны в Германию. Организовывали, чтобы такие солдаты рассказывали об этом товарищам. В целом же в дивизии был хороший моральный дух, настрой на победу…

Горбоносов А. Г., замполит 2-го дивизиона 17-го артполка, подполковник :

— Нам, как политработникам, много приходилось вести бесед и с польским населением. Рассказывали о советском строе, нашей армии. Тогда в Польше было сильное влияние ксендзов, народ запуган, часто нам задавали вопросы, которые сейчас кажутся смешными. Помню, поляки часто спрашивали, будут ли у них колхозы. Все приходилось терпеливо разъяснять. Так что приходилось вести политработу не только со своими солдатами, но и с местным польским населением. Были такие из пожилых, что запрещали молодежи бывать на наших концертах. Приходилось их разубеждать. Наши бойцы были примером в дисциплине, нередко помогали полякам, чем могли, например, в пахоте, и делали это с удовольствием. Наши врачи помогали местным жителям медикаментами, лечили больных, и это тоже преодолевало недоверие к нам. У меня в дивизионе большинство солдат были старыми воинами, как малое с Бобруйска, и работать с ними было легко…

Михайленко С. С.

— У нас в третьем дивизионе замполитом был капитан Григорьев. Личность очень интересная, солдаты его любили. Сам он был немолодой, призван из гражданки, умудренный жизнью, флегматичный, но не ленивый, много знал, любил рассказывать, и вообще был, что называется, настоящий комиссар. После войны я его часто вспоминал…

11 декабря 1944-го прошел партактив дивизии с повесткой дня: «Добить раненого немецкого зверя в его собственной берлоге». Обсуждались вопросы перестройки политработы в новых условиях. Состоялся прямой партийный разговор об имеющихся недостатках. Было много и практических выступлений. Командир дивизии гвардии полковник Петкевич в заключение отметил: «Перестройка у нас имеется, я это вижу. Эта работа продолжается. Надо еще энергичней это делать. Надо самим быть примером дисциплины и отличной учебы, и тогда агитационно-пропагандистская работа даст большие результаты».

В резолюции после партактива характерные для того времени слова: «Усилить… улучшить… лучше использовать… лучше организовать… добиваться… Строго соблюдать…».

А боевая учеба в дивизии велась по суворовскому закону «Тяжело в ученье, легко в бою», и не затихала ни на один день. Сколачивались подразделения, улучшалась огневая подготовка бойцов, изучалось оружие и материальная часть. Шла напряженная работа в штабах.

Весь декабрь прошел в усиленной подготовке к новым боям.

В начале января 1945-го в командование дивизией вступил гвардии полковник Михаил Павлович Серебров. Это был командир с богатым фронтовым опытом, умелый организатор и человек безупречной личной храбрости. С его именем были связаны операции на завершающем этапе войны и новые победы дивизии…

Серебров М. П., командир 137-й стрелковой дивизии, генерал-майор:

— К предстоящей операции мы готовились предельно тщательно. Нам предстояло действовать сначала на земле дружественной нам Польши, а затем в Восточной Пруссии. Враг был коварен, возможны были любые неожиданности. Каждый день и час мы использовали для дальнейшего совершенствования боевой выучки солдат и офицеров, требовали применения новых тактических приемов ведения наступательного боя. Если в предыдущих боях нам приходилось в основном прорывать оборону полевого типа, то теперь предстояло воевать в условиях городов, хорошо подготовленной обороны. Надо было научить солдат преодолевать многочисленные заграждения на переднем крае, уметь блокировать и уничтожать доты и дзоты, вести «ближний бой», взаимодействовать с артиллерией, саперами, действовать мелкими группами.

Солдаты целыми днями тренировались вести бой в специально отведенных для этого хуторах. Без твердого и бесперебойного управления даже самое идеальное решение может провалиться. Именно поэтому организации управления мы придавали самое серьезное значение. Огромная роль в подготовке операции принадлежала тыловым подразделениям. Заместитель командира дивизии по тылу полковник Петров-Бодяга, начальник оргпланового отдела майор Степанцев, их штабы и отделения проделали огромную работу по подготовке дивизии к наступлению. Достаточно сказать, что только боеприпасов авторота дивизии доставила пять боекомплектов, пятнадцать сутодач продовольствия, пять заправок горючего. Успех наступления дивизии зависел, конечно, и от состояния автотранспорта, поэтому автопарк дивизии был отремонтирован полностью…

Катушев И. П., командир ремонтного взвода 83-й автороты 137-й стрелковой дивизии:

— Командиром нашей автороты в последний год войны был капитан Самошенко. Мне всю войну пришлось пройти с дивизией в автобате, сначала шофером, потом ремонтником. Вспоминаю таких замечательных людей, командиров автобата и первые годы войны, как горьковчанин капитан Перелыгин, старший лейтенант Моисеев, бывший главный инженер ГАЗа. Первые машины автобата мы потеряли еще на Соже и потом новые получали очень редко. В основном собирали из старых, часть были трофейные, а иногда машина была собрана из нескольких частей от разных машин — и наших, и немецких, и французских. Помпотехом батальона у нас был воентехник второго ранга Соколов, отличный организатор и знаток автомобилей. После 41-го года, когда нам одно время вообще ничего не давали, мы с ним из ничего, из обломков собрали 60 машин. Где-то брали кузов, где-то кабину, где мотор, так и собирали. Сами отливали поршни, растачивали их. Весь капитальный ремонт делали сами. Все время работали в напряженной обстановке. Шофера работали сутками без сна, возили боеприпасы часто под бомбежками. Не могу не вспомнить таких, как ленинградец Колесниченко, горьковчанин Буханов, командиров взводов Дроздова и Дворникова, тракториста Шкарина и Павлихина, братьев Винокуровых из Бобруйска.

За войну только через нашу ремонтную бригаду прошло 3—4 тысячи автомашин, в среднем в месяц мы ремонтировали или собирали заново 20—30 машин. Зимой работать приходилось на морозе. А сколько раз за нами гонялись немецкие самолеты, когда везешь снаряды… Зато как благодарны бывали бойцы, когда боеприпасы они получали вовремя…

К середине января дивизия, как и весь 2-й Белорусский фронт была полностью готова к наступлению. В напряженном ожидании проходили последние дни и часы перед боями. Многим из тех, кто стоял тогда на Наревском плацдарме, предстояло еще пролить кровь в боях, лечь в братские могилы, прежде чем будет поставлена последняя точка в войне.

Серебров М. П., командир дивизии:

— К 12 января весь огромный комплекс работ в масштабе дивизии был выполнен. К наступлению все было готово. О готовности дивизии было написано боевое донесение в штаб корпуса. Оставалось вывести дивизию в исходное положение. Планом было предусмотрено время и порядок выхода частей дивизии в район сосредоточения, и мы провели это сложное мероприятие скрытно и организованно. Для наступления боевой порядок корпуса был построен таким образом: первый эшелон — 170-я и 399-я стрелковые дивизии, наша — во втором эшелоне. Главный удар наносила 170-я дивизия своим левым флангом на укрепленный район крепость Млава. Уступом за левым флангом должна была находиться наша дивизия. Мы должны были развивать наступление в направлении станции Илово и Зольдау. Наш НП был в полосе 170-й дивизии, чтобы всегда быть в курсе боевой обстановки и принять правильное решение на ввод в бой второго эшелона, когда поступит команда командира корпуса.

В ночь на 14 января части дивизии заняли исходное положение для наступления во втором эшелоне корпуса. Ночь была тревожной. Противник вел методический огонь, нервничал, освещал передний край ракетами. Еще с вечера началась пурга, пошел густой снег. Прогноз был на нелетную погоду, это обеспокоило нас всех, так как авиации не будет, да и артиллерия сыграет не на полную мощность. Через несколько часов атака, а погода никудышная — рваные хлопья тумана, видимость даже днем не более 150—200 метров. Но наступление началось, как и было запланировано. Ровно в 10 часов утра началась мощная артподготовка такой силы, какой мы еще ни разу не проводили. На километр фронта было до 200 орудий. Участвовал в артподготовке и наш 17-й артполк, имевший вместе с приданными частями 140 орудий и давно уже стоявший на передовых позициях. К 8 часам, едва закончилась артподготовка, в наступление перешли войска первого эшелона корпуса. В условиях сильного тумана, низкой облачности и ограниченной видимости они сравнительно легко овладели первой траншеей. На второй линии траншей встретили упорное огневое сопротивление. Весь день шел упорный бой за вторую, третью и четвертуй траншеи. Но ни введение в бой моторизованной дивизии «Великая Германия» ни переброшенные сюда танки «Тигр» не остановили продвижение соединений 48 армии. После упорных пятидневных боев 18 января к исходу дня была взята крепость Млава. В ночь на 19 января командир корпуса генерал Калганов звонит мне и спрашивает: «Михаил Павлович, как идет у тебя война?» — «Все идет по плану», — отвечаю. — «Хорошо, давай вступай в дело и действуй, как договорились. Желаю успеха!» Поскольку мой НП все это время находился в боевых порядках 170-й дивизии, я поддерживал связь с ее командиром генералом Цыпленковым и был в курсе обстановки, поэтому ввести в бой части дивизии нам не представляло большого труда. На рассвете части дивизии перевалили через боевые порядки 170-й и вошли без боя в город Млава. Разрозненные группы противника быстро уходили на запад. Выйдя на западную окраину Млавы, мы приостановили наступление, чтобы подтянуть артиллерию и тылы. Части привели себя в порядок, бойцы получили горячий завтрак. Наступление дивизии было назначено на 12 часов дня. В первом эшелоне были 624-й и 771-й полки, во втором 409-й полк. В резерве у меня был учебный батальон. Ровно в 12 часов дня после короткой артподготовки дивизия перешла в наступление, и начала бои уже на территории Восточной Пруссии. Вступление на землю врага было встречено всем личным составом с ликованием…

За трое суток боев войска 2-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского, наступавшие с Наревского плацдарма, прорвали оборону противника шириной до 60 километров. Противник был частью уничтожен, частью деморализован мощным и непрерывным огнем. 17 января в прорыв была введена 5-я гвардейская танковая армия, которая устремилась к Балтийскому морю с задачей перерезать стратегическую автостраду Элъбинг — Кенигсберг, чтобы тем самым отрезать Восточную Пруссию от остальной Германии,

Начиналась Германия, теперь война пришла и на немецкую землю. Горящие фольварки на многие километры обозначали линию фронта. По следам самсоновских солдат 1914 года шли советские дивизии, чтобы расплатиться с гитлеровцами за все их бесчисленные злодеяния…

В первые же часы после перехода в наступление дивизия овладела станцией Илово, сломив слабое и неорганизованное сопротивление небольших групп гитлеровцев. Дивизии достались огромные трофеи: 12 паровозов, 500 вагонов с имуществом, 149 автомашин, несколько складов. В этот же день, 19 января, части дивизии ворвались в город Зольдау, легко сломив сопротивление всего одной роты немцев с минометной батареей. Все они в большинстве были пленены…

Зуев М. П., командир батальона 409-го стрелкового полка:

— К границе с Восточной Пруссией батальон подошел в 11—12 часов дня. Впереди виднелся городок Зольдау. Немцы оказывали незначительное сопротивление. Я развернул батальон в цепь по обе стороны шоссе, идущего от Илово на Зольдау. Седьмая рота, с которой я был, взяла вокзал, там было огромное количество вагонов.

К 14 часам дня батальон вышел на северо-западную окраину Зольдау и закрепился. Здесь был ранен мой замполит. Не помню его фамилии, в батальоне он пробыл неделю. В небе появились немецкие самолеты и начали бомбить мой батальон и танки, наступавшие восточнее нас. Танки выстроились в колонну, и пошли вперед, значит организованного сопротивления противника впереди нет. Я тоже свернул свой батальон в колонну и пошел вслед за танками. Наступали днем и ночью. Прошли Морунген, Мюльхаузен. Немцы сопротивления почти не оказывали. В бою за Гросс-Раутенберг взяли в плен пятнадцать власовцев, побросавших оружие. Расстреляли их без лишних церемоний на поляне, перед двигавшимися мимо бойцами нашего полка…

Жуликов В. А, радист командира дивизии:

— Передовая была просто перекопана, молотили немцев не жалея снарядов. Помню, как входили в прорыв танковые корпуса — снег, метель, начало темнеть и группы танков появлялись, проходили мимо и исчезали за снежной пеленой, как бы растворяясь. Снег шел все время, дорога забита техникой и, казалось, какие-то неземные существа — появляются и исчезают в снежной пелене. Потом пошли и мы. Въезжаем в первый немецкий город, какое-то чувство, что вот, наконец, мы на немецкой земле, войска которой столько горя нам принесли. Все говорили: «Ну, держись, фашист»…

В последующие дни дивизия, действуя в сложных условия пересеченной местности с оврагами, озерами и ручьями, сохранила высокие темпы наступления — 16—17 километров в сутки. Обеспечены они были успехом 5-й гвардейской танковой армии и общей стремительностью нашего наступления. К исходу 23 января дивизия овладела опорным пунктом Локен и вышла на ближние подступы к городу Морунген. На следующий день к 14:00 овладела им, продвинувшись к вечеру еще на 17—19 километров. Морунген был важнейшим пунктом на пути к Балтийскому морю, и впоследствии комендант этого города был расстрелян за быструю сдачу его русским. Немецкие войска на этих участках фронта представляли собой беспорядочные, плохо управляемые толпы, а часто просто группы солдат. Но враг еще не был сломлен окончательно, побитый, он уходил в свое логово, зализывая на ходу раны и огрызаясь, где это было возможно…

Впереди дивизии двигались поисковые группы разведроты дивизии. Разведчики опережали наши главные силы нередко на несколько переходов. На счету ветеранов — разведчиков старшины Лебедева и сержанта Сычева было уже по несколько десятков успешных поисков и налетов. Группа Лебедева за период с октября 1943 по январь 1945 года взяла 64 «языка». Сам командир группы, комсорг роты Николай Афанасьевич Лебедев был за это время шесть раз ранен, но всякий раз возвращался в строй. Его товарищ сержант Николай Сычев был ранен пять раз, оба героя были награждены несколькими орденами и медалями, знаками «Отличный разведчик». И в наступлении января 1945 года они были первыми. В первый же день наступления, после артподготовки группа Лебедева ворвались в траншеи противника, и взяла в плен четверых гитлеровцев.

25 января пятерка смельчаков во главе с Лебедевым в смелом налете уничтожила двоих немцев, четверых взяла в плен. На следующий день, уже выйдя на автостраду Эльбинг — Кенигсберг группа устроила засаду и взяла в плен немецкого полковника, давшего ценные сведения нашему командования. Была уничтожена штабная машина с тремя немецкими офицерами. Несколько часов группа смельчаков передавала по рации сведения о передвижении гитлеровских войск по автостраде. В ходе этой операции старшина Лебедев был ранен. Только спустя два года он узнал, что за этот поиск был награжден орденом Славы 1-й степени. Так к двум орденам Славы прибавилась третья, самая ценная. Все три ордена Славы Николай Афанасьевич Лебедев получил за смелые поиски в составе разведроты 137-й стрелковой дивизии.

Кто бы мог подумать зимой 1943 года, когда он пришел в дивизию, попросился в разведку, еще лейтенант Курусь думал брать или не брать этого совсем еще юного солдата, что он будет первым в дивизии полным кавалером ордена Славы.

…В Гомель к Николаю Афанасьевичу Лебедеву, когда узнал его адрес от Николая Петровича Русанова, я приехал летом 1977 года без уведомления. Дома его не было, жена сказала, что он в санатории на Соже недалеко от города. Решил съездить. Не оказалось его и в палате — ушел купаться на реку. На пляже — сотни людей, как узнать, кто из них Лебедев… Сижу на берегу, вдруг из воды прямо на меня выходит небольшого роста седой мужчина. Повернулся спиной, вытираясь полотенцем — на теле с десяток шрамов, рубцов, пулевых отметин. — «Вы Николай Афанасьевич?» — спросил его. — «Да, а что?» — «Вы воевали в разведбате сто тридцать седьмой дивизии…» — «Да, а откуда вы знаете?»…

…25 января 45-го, двигаясь колоннами полков общим фронтом до 15 километров, что крайне редко в условиях наступления, дивизия, сбивая засады гитлеровцев, 771-м стрелковым полком совместно с частями 170-й стрелковой дивизии овладела городом Мюльхаузен. Расстояние до Балтийского моря было пройдено на три четверти.

Громов Б. Г., командир 624-го стрелкового полка:

— В нашем полку был сильный передовой отряд из одной-двух стрелковых рот, батареи полковой артиллерии, минометной роты, шести трофейных зенитных установок с достаточным количеством боеприпасов. Отряд, как и весь полк, двигался на санях или повозках по 30—40 километров в сутки…

Жуликов В. А., радист командира дивизии:

— Вначале мы очень мало встречали сопротивления, помогли танкисты, нам оставалось лишь зачищать. Шли день и ночь, валясь от усталости, засыпая на снегу, а танкисты требовали: «Где вы, братцы-пехотинцы, давайте быстрее». Были в постоянном напряжении, потом впереди уже никого не было — танкисты свернули на Эльбинг. Все очень устали, дороги засыпаны снегом, машины и техника отстали. Постоянно чувствовали вокруг себя в лесах немецкие части. После дневного марша выбирали себе деревню для ночлега. В центре ее располагался комдив и штаб, а батальоны занимали круговую оборону. Немцы часто прорывались между деревнями, шли иногда параллельно, по ночам нападали, были случаи, что вырезали спящих. Когда мы захватывали поместье какого-нибудь прусского барона, все у нас, у молодых, вызывало удивление. Дом как замок, большой мощеный двор, а в самом доме комнат двести. Почти в каждой радио, картины, мебель, люстры, много книг, оружия, разных боевых вымпелов, наград. Везде порядок. И чего бы, спрашивается, немцам с нами воевать было, чего им не хватало? Как-то собрались у командира дивизии замполиты полков, говорили о необходимости вести разъяснительную работу среди солдат, что мы пришли не как мстителя, а как освободители. Но часто еще ненависть перевешивала здравый смысл, трудно было быть снисходительным к этому зверью и как за это осуждать солдат…

Серебров М. П.:

— Все, казалось бы, разъяснили и вот на тебе. В Зольдау патруль задерживает солдата с факелом в руке, идет довольно спокойно, уверенной походкой и поджигает дом за домом. Успел поджечь уже три, тут его и задержал патруль. Мы только что разъяснили, что идем с гуманными целями, как воины освободители, и тут такой случай. Прежде чем его наказать, я решил выслушать, что за причина побудила солдата поджигать дома. В беседе с ним выяснилось, что он родом из какого-то украинского села, шагает по полям войны вот уже четвертый год, не один раз был ранен, имеет награды. Когда шел по дорогам войны, то ему довольно часто попадался плакат, на котором была изображена девочка и надпись: «Папа, убей немца!», и рассказывает: «Немцев за это время я убил довольно много, остались дома, которых я должен сжечь десять». Спрашиваем, что за причина? — «Дома у меня оставались мать, жена, трехлетняя дочь, недавно получил письмо, в котором сообщалось, что когда каратели ворвались в мое село, то село все сожгли, мать расстреляли, жену тоже, а мою маленькую дочь бросили живую в огонь. Когда я узнал об этой трагедии, то дал себе клятву, что сожгу десять домов, но не успел, был задержан патрулями». И после всех этих слов солдат горько заплакал.

Что нам оставалось делать? Разделили мы с ним его горе, пожурил я его немного, что нельзя так делать и отправил в свою часть…

Перед наступлением капитан Каплан, замполит одного из батальонов дивизии, каждому бойцу задал вопрос: «Как пострадала ваша семья от немцев?». Цифры говорили сами за себя. Убито родственников — 208 человек, в том числе повешено детей — 10, угнано на каторгу — 63. У старшего лейтенанта Теплицкого немцы убили троих детей. Разрушено домов — 173. И это всего лишь в одном батальоне численностью вряд ли больше трехсот человек. Сколько таких батальонов было в дивизии, а в армии…

К исходу дня 26 января, уже на подступах к Браунсбергу, дивизия встретила сильное и организованное сопротивление. К этому времени фронт дивизии оказался сильно растянут, так как наши войска наступали, постепенно расширяя фронт. Фланги обеспечивались все с меньшей надежностью. 170-я стрелковая дивизия вышла к заливу Фришесс-Гафф, 137-я дивизия, наступавшая правее, вышла на имперскую магистраль Эльбинг — Кенигсберг, но имела разрыв со 170-й дивизией, доходивший до 8—10 километров. Слабо был обеспечен стык и на правом фланге.

Назаров Аккуль, командир взвода 771-го стрелкового полка:

— Наш батальон, преследуя убегающих фашистов, двигался по шоссейной дороге. Дозор сообщил, что путь впереди свободен, в двухстах метрах слева стоят три дома, там тоже никого нет. И вдруг по нам открыли сильный пулеметный огонь. Упали несколько обозных лошадей. По команде комбата роты развернулись цепью и залегли. Стреляли немцы, наверное, как раз из тех пустых домов. Послали на это направление расчет станкового пулемета, но он полностью погиб. Зам. комбата по строевой приказал мне найти и уничтожить этот немецкий пулемет. Послал двоих солдат определить место, откуда немцы ведут огонь. Скоро они вернулись, оба раненые. Послал еще одного автоматчика, и тот доложил, что немцы от нас метрах в семидесяти под деревянными щитами бруствера, установленными на дороге для задержания снега. Зам. комбата стал ругаться, что никак не можем уничтожить этот пулемет. Я огляделся. Около меня двое раненых солдат и автоматчик. Решил это задание выполнить сам. Взял три гранаты и винтовку. Дополз до большого дерева, определил место, откуда немцы ведут огонь. Встал во весь рост и бросил все три гранаты в головы фашистов. Раздались три взрыва. Пулемет замолчал. Но скоро одна каска зашевелилась. Вижу, что немец заметил меня и целится из винтовки. Я тоже взял его на мушку. С третьего выстрела попал немцу в голову. Около пулемета, когда я туда подошел, лежали пятеро убитых гитлеровцев. Батальон двинулся дальше…

А на родину Аккуля Назарова, секретарю Джизакского райкома ВКП\б\, ушло благодарственное письмо с описанием его подвига и просьбой поместить о нем статью в районной газете. Смелый воин был награжден за этот бой орденом Красного Знамени.

С 26 января на фронте наступления дивизии начались исключительно напряженные бои. Гитлеровское командование с целью очистить автостраду Эльбинг — Кенигсберг и восстановить сухопутную связь между Восточной Пруссией и Германией, сняло с неатакованных участков южнее Кенигсберга семь хорошо укомплектованных дивизий. Эти войска тремя— четырьмя группировками начали наносить удары на фронте в 90 километров по всей 48-й армии.

Против 137-й стрелковой дивизии, растянутой на 17—20 километров, действовали 504-я зенитная бригада, 10-я мотобригада и несколько отдельных пехотных батальонов. 26 января особенно упорные бои развернулись в районе Тидмансдорф. Здесь гитлеровцы против 624-го полка имели 6 танков, 6 бронетранспортеров, минометы и более батальона пехоты. Наступая, полк встретил исключительно упорное огневое сопротивление и успеха не имел.

Громов Б. Г.:

— Преследуя противника вдоль шоссе Морунген — Толькемит, около 23 часов 26 января полк вышел в район Вордмитт. Полк шел колонной, когда на него из Вормдитта перешли в наступление несколько развернутых колонн противника большой численности. Ночь была очень светлой от снега. Не сходя с шоссе, полк развернулся в боевой порядок для отражения атаки. Артиллерия и минометы открыли огонь. Понеся большие потери, противник отошел на Вордмитт и далее. Мы возобновили движение на Толькемит…

Одновременно наступающие 771-й и 409-й полки в районе Гросс-Раутенберг окружили и уничтожили немецкий пехотный батальон. После этого боя на поле боя было найдено 240 трупов. 50 немцев сдались в плен. При прочесывании полками кустарников и перелесков было взято в плен еще 60 человек, но большинство из них было расстреляно за попытку к бегству.

Тяжелые бои вел в этот день 17-й артполк. Боевые расчеты полка были разбросаны на значительном расстоянии, часть батарей еще выдвигалась к передовой, поэтому напряжение боев часто падало на одиночные орудия.

Уже под вечер на орудие сержанта Матевосяна, занявшего позицию у шоссе, шла большая колонна бронетранспортеров. В колонне было 14 машин, за ними тянулись упряжки с орудиями, обозы. Заметив наше орудие, гитлеровцы открыли огонь. Был ранен наводчик. Орудие молчало, подпуская колонну на прямую наводку. Первым же снарядом со 150—200 метров сержант Матевосян разбил головную машину. Колонна остановилась, из машин высыпалась пехота, завязался жаркий бой. Бронетранспортеры расстреливались почти в упор. Несколько раз гитлеровцы пытались окружить орудие, но сержант Матевосян всякий раз заставлял их отходить. Два часа один герой сражался против сотни гитлеровцев. Вскоре подошла наша пехота, и немцы побежали в лес. А на шоссе стояли 3 разбитых бронетранспортера, 3 зенитных установки, 2 150-миллиметровых орудия, 40 повозок, и валялось 72 трупа гитлеровцев. Редкий бой, редкое самообладание. За этот подвиг сержант Матевосян был награжден орденом Ленина. В составе 17-го артполка он начал воевать еще с июня 1943 года.

Батальон майора Мухачева 771-го полка получил приказ обойти фольварк Берхетсдорф и ударом во фланг атаковать и разгромить гарнизон противника в Генрихсдорф. Роты шли ночью снежной целиной. Разведчики бесшумно сняли боевое охранение, и роты ворвались в центр села, расстреливая выскакивавших из домов гитлеровцев. Возле кирхи немцы оказали организованнее сопротивление, здесь их собралось больше двухсот. Роты старших лейтенантов Лактюшина и Теплицкого, наступая с флангов и сжимая гитлеровцев в клещи, заставили их начать отход. Одновременно рота лейтенанта Казакова овладела кирхой и несколькими зданиями. Примерно 150 гитлеровцев сумели вырваться, а остальные были блокированы в домах. К 12 часам дня после упорной перестрелки гитлеровцы прекратили сопротивление. На площади была выстроена колонна пленных, численностью до полутора сот человек. Это был классически проведенный бой, свидетельствовавший о высоком мастерстве воинов дивизии.

Батальон капитана Жильцова 409-го полка получил задачу овладеть крупным пунктом Тидмансдорф с гарнизоном до 500 человек. Группа разведчиков сержанта Шамаева должна была проникнуть в село и вызвать панику. Еще ночью группа Шамаева сняла боевое охранение гитлеровцев, взяв двух пленных, и засела в кирхе. Два часа группа смельчаков вела бой с атакующей ротой немцев. Был момент, что несколько гитлеровцев, ворвавшихся в кирху, были уничтожены в рукопашной. Сержант Шамаев по рации корректировал огонь нашей артиллерий, не обращая внимания на огонь по кирхе из фаустпатронов. Через несколько часов рота лейтенанта Богомолова соединилась с храбрецами. Шамаев с группой разведчиков огнем разогнал фаустников, давая дорогу танкам поддержки. Танки вошли в глубь села, но были отрезаны от пехоты. Тогда Шамаев, взяв здесь руководство боем на себя, повернул танки назад, которые по его данным и указаниям уничтожили несколько огневых точек, мешавших продвижению батальона. Его разведчики рядовые Емельянов, Горбачев, Ежов, Бадаев тем временем доколачивали гитлеровцев на чердаках. Бойцы батальона хлынули к центру села и начали вышибать гитлеровцев из домов. После нескольких часов боя село было очищено от гитлеровцев. В этом бою батальон капитана Жильцова взял в плен 130 гитлеровцев. Только группа сержанта Шамаева уничтожила более сотни фашистов. Большинство из них было на счету самого Шамаева. Практически успех всего боя был обеспечен разведчиками сержанта Шамаева.

Еще к вечеру 26 января некоторые подразделения дивизии вышли к реке Пассарге. С утра 27 января гитлеровцы силами нескольких батальонов начали яростные атаки на позиции дивизии. Одновременно их крупные силы обрушились на другие дивизии 48-й армии. Несколько сильнейших атак отбили 771-й и 409-й полки из Тидмансдорфа. Атаки предпринимались силами по 800, 400, 100 человек. Дрались гитлеровцы просто отчаянно. В стык 771-го и 624-го полков гитлеровцы атаковали силами до батальона при поддержке 10 танков. Второй батальон 624-го полка в этом бою был окружен. Отбивать атаки немцев было очень трудно — фронт растянут, оборона неплотная, артсредств поддержки не было, 17-й артполк сидел на голодной норме боеприпасов. Гитлеровцы атаковали компактными группами, просачивались и нападали с тыла. Но в этот день дивизия не только выстояла, но и деблокировала окруженный батальон 624-го полка, умелым маневром взяла Тидмансдорф, и начала теснить гитлеровцев в северо-восточном направлении.

Командование дивизии уверенно и умело руководило частями, быстро реагируя на сложную обстановку. Но всеравно это был очень тяжелый день. Дивизия потеряла 28 января 86 человек убитыми и 132 ранеными. Но и гитлеровцы, ничего не добившись, потеряли в этот день еще 320 человек убитыми, 27 пленными, 2 танка и 2 бронетранспортера.

Обстановка была крайне напряженной и неясной. Гитлеровцам удалось оттеснить наши части, а местами и прорваться на участках 96-й 17-й стрелковых дивизий на расстояние до 30 километров, овладеть Мюльхаузеном. И только экстренными мерами — переброской сюда танковых бригад 5-й гвардейской танковой армии — удалось локализовать прорыв. 137-я стрелковая дивизия практически была в полуокружении. Противник смял часть сил 399-й стрелковой дивизии, вышел на ее тылы, угрожая и тылам 137-й. Но дивизия не только не отошла, но еще и наступала, хотя сплошного фронта не было, отстали тылы, была ненадежна связь…

Жуликов В. А.:

— Этот период был очень своеобразным. Ситуации менялись мгновенно. Из леса в любое время могла выйти немецкая колонна, разгромить нашу часть и уйти. Немцы здесь просто озверели. Поэтому солдаты не ждали команды, а всегда были сами начеку и готовы были дать отпор в любом момент…

Афанасьев Н. М., связист роты связи 624-го полка сержант:

— Помню один такой бой. Не доходя до какого-то селения — нам навстречу шквал огня. Солдаты тут же стали занимать оборону и окапываться. Наш штаб батальона сместился вправо от дороги, в какое-то поместье. Примерно в полночь услышали, как неизвестная колонна движется по дороге к нам в тыл, в направлении штабов полка и дивизии. Заметил ее парторг батальона, тут же доложил по телефону в штаб полка. По приказу комбата все приготовили огневые средства. Разведчики выяснили, что это движутся немцы, впереди три бронетранспортера, за ними колонна пехоты. По рации доложили об этом в штаб полка, а тем временем было уже приготовлено орудие на прямую наводку. С первого же выстрела загорелся головной бронетранспортер, колонна осветилась, и мы обрушили весь огонь на начавших метаться гитлеровцев. Сопротивление у немцев было неорганизованное, и расправились с ними быстро. На дороге потом было просто месиво, если кто ушел, то это были единицы…

Зверев Л. Н., начальник артснабжения дивизии, полковник в отставке:

— Часть прорвавшихся танков противника вышла на тылы 399-й дивизии, причинив там большой урон: была уничтожена большая часть дивизионного автотранспорта, часть материальных средств, в том числе склад боеприпасов. Помнится и мы, тыл 137-й дивизии, ждали эти танки к себе, так как располагались недалеко от тыла 399-й дивизии. Была организована круговая оборона населенного пункта, в котором мы находились. Личному составу тыла с дивизионного артиллерийского склада были выданы все имевшиеся там противотанковые средства. Офицеры службы артснабжения дивизии, единственно представлявшие артиллеристов в тылу, возглавили противотанковую оборону. Как сейчас помню Ивана Федоровича Шибашова, Михаила Антоновича Лазаренко, Григория Дмитриевича Ромазанова и других моих товарищей по работе, вооруженных, что называется до зубов, с противотанковыми гранатами за поясом, с противотанковыми ружьями, готовыми встретить танки врага и не пропустить их мимо себя. Ждали мы эти танки, но к «их счастью», так и не дождались.

Сложной была и тыловая обстановка: подвоз материальных средств осуществлялся с территории Польши за 150—180 километров, обильно выпавший снег сделал дороги труднопроходимыми, недоставало автотранспорта…

Серебров М. П.:

— В течение нескольких дней боев северо-западнее Мюльхаузена части дивизии стали ощущать нехватку боеприпасов. Тот боекомплект, что был на руках, быстро израсходовали, оставался только неприкосновенный запас, нужно было срочно подвезти боеприпасы, но дело было не только в том, что дороги занесло. Из-за большого расстояния трудно было установить связь — тылы отстали на 70—80 километров. И вот радист Василий Жуликов в этих условиях сумел передать мою радиограмму заместителю командира дивизии по тылу Петрову-Бодяге, перекрыв возможности радиосвязи в четыре раза. За безупречную связь в такой сложной обстановке и за смекалку он был награжден орденом Отечественной воины 2-й степени. Был передан по рации маршрут движения и к вечеру колонна машин с боеприпасами, которую возглавлял начальник артснабжения дивизии Зверев, была в расположении дивизии… .

Зверев Л. Н.:

— Вскоре после того, как тыл дивизии занял круговую оборону в ожидании танков противника, от командира дивизии полковника Сереброва была получена радиограмма, в которой указывалась, что дорога между тылом дивизии и Мюльхаузеном, куда мы собирались отправить прибывший в тыл дивизии транспорт с боеприпасами и горючим, перерезана танками противника. Боеприпасы и горючее необходимо было срочно доставить в Мюльхаузен по маршруту в объезд на юго-запад. Было также указано, чтобы по пути следования доставить горючее 238-му отдельному истребительному противотанковому дивизиону, две батареи которого во главе с командиром дивизиона из-за отсутствия горючего отстали от частей дивизии. Эти две батареи после заправки машин горючим должны были сопровождать наш транспорт до Мюльхаузена. Мне было приказано возглавить колонну. Транспорт в составе 14 машин с боеприпасами и трех машин с горючим, прикрываемый спереди и сзади батареями 76-мм пушек ЗИС-3, благополучно прошел километров восемьдесят, оставалось до конечного пункта каких-нибудь 10—12 километров. Однако, отъехав километра полтора — два от населенного пункта Грюнфельд, и лишь только голова колонны спустилась в лощину, мы увидели резко снижающийся и вскоре приземлившийся невдалеке от дороги наш самолет ПО-2. Остановив колонну, мы с командиром дивизиона майором Крыловым поспешили к самолету. Летчик сообщил нам, что перед самой лощиной его обстреляли из пулемета, ранили в обе ноги, и что за лощиной немцы большими группами переходят дорогу в западном направлении…

Корнильев В. В., начальник штаба 238-го ОИПТД, капитан в отставке:

— 29 января дивизион двумя батареями, третья, капитана Василия Шешукова, была оставлена для охраны штаба корпуса, двигался колонной из 16 автомашин по дороге с высокой насыпью. Мы знали, что впереди есть наши части. В одном месте нам встретился начальник штаба артиллерии дивизии капитан Синяговский и сказал майору Крылову, что к своим частям он проехать не смог — впереди немцы. Крылов решил ехать вперед. Через некоторое время справа из-за высоты показалась колонна немцев, примерно батальон. Крылов приказал остановить колонну, развернуть орудия к бою прямо на высокой насыпи дороги. Наши орудия открыли огонь, но немцы не разбежались, как рассчитывал Крылов, а развернулись в цепь и открыли ответный огонь из пулеметов и автоматов. Я был с батареей Понуровского. На этой проклятой насыпи мы были хорошими мишенями для немцев. Видя, что пехоты у нас нет и маневрировать орудиями мы не можем, так как орудия расположены в линию на насыпи, я стал искать Крылова, чтобы предложить ему отвести орудия на ровное место, построить их боевой порядок, сообразуясь с остановкой. Крылова я не нашел, куда он делся — до сих пор не могу понять. Тогда я дал команду батарее Щеголева срочно отходить на выгодное место, а сам остался с батареей Понуровского прикрывать их отход. Немцы же били по нашим расчетам уже и с флангов. Здесь был ранен Понуровский, а вскоре и я, автоматной очередью…

Зверев Л. Н.:

— Возвратившись к колонне, мы увидели, что справа от дороги одна большая группа немцев в маскхалатах идет по направлению к нам, а другая — метрах в 400 справа впереди подходит к дороге. Было принято решение: развернуть находившуюся в голове колонны батарею и открыть огонь по обеим группам. После открытия огня правая группа приостановила движение, залегла. Но вскоре противнику, видимо, стало ясно, что мы одними осколочными гранатами, да в условиях ограниченности ведения прицельного огня, бессильны вести бой. Немцы, сильно рассредоточившись, стали приближаться, ведя огонь из пулеметов и автоматов. Вторая группа в это время, перейдя дорогу впереди нас, стала находить к нам с левой стороны дороги. В орудийных расчетах появились раненые и убитые. Обстановка усложнялась. Необходимо было сохранить машины и ценный груз, в котором остро нуждались части дивизии. Было решено: машины задним ходом вывести из лощины, мобилизовать весь свободный личный состав колонны на отражение приближавшихся немцев. Орудийные расчеты 2-й батареи, а так же все офицеры, находившиеся в колонне, вооруженные автоматами и карабинами, открыли огонь по левой группе. По правой группе продолжала вести огонь батарея под руководством майора Крылова. Обстреливая нас из пулеметов, причиняя нам большие потери, противник все же не решился подходить ближе по открытой местности. Но силы и возможности продолжать бои у нас уже иссякали: вот уже полностью выведен из строя расчет первого орудия, два человека остались в расчете второго орудия, имелись потери и в других расчетах, а также среди солдат, оборонявшихся слева от дороги. Догорал тягач первого орудия, был сильно поврежден второй. А справа в лощину спускалась еще одна группа немцев. Необходимо было отходить назад по дороге к своей колонне, которая к этому времени уже успела выйти из лощины. Отстреливаясь, мы отошли к колонне. Как сейчас помню: лежал на снегу недвижимый капитан и впереди меня бегущий солдат сказал, что это лежит убитый начальник штаба 238-го ОИПТД. И мы, человек 10—12, пробежали мимо…

Корнильев В. В.

— Очнулся — лежу вниз головой на откосе дороги. С трудом перевернул ноги и скатился вниз с откоса. Еле поднялся, сделал несколько шагов, и снова был ранен в ногу. Понуровский, тоже раненый, лежал в снегу метрах в десяти от меня. Отстреливались с Понуровским на пистолетах, лежа в снегу. Я сказал ему, что живыми не сдаваться. Сколько раз выстрелил, не помню, но силы покидали меня. Видя, что немцы подходят, уже шагах в десяти, и могут взять меня в плен, выстрелил себе в грудь, и — носом в снег. Как и пишут в романах, у меня в мозгу, пока не потерял сознание, промелькнул большой промежуток времени…

Сколько так пролежал, не знаю. Очнулся — лежу на спине, мой полушубок расстегнут, слышу — работают пулеметы, на дороге стоят наши бронетранспортеры. Я согнул руку в локте — ни кричать, ни встать не мог. Через какое-то время ко мне подошли двое наших солдат, взяли меня и понесли к дороге. Вдвоем они не смогли поднять меня на насыпь и оставили здесь. Потом приехали ребята из нашего дивизиона, подняли меня на дорогу и привезли в деревню. По дороге то и дело терял сознание. Отбила нас какая-то наша часть на бронетранспортерах, я их видел, когда меня поднимали на эту проклятую насыпь, на какое-то время ко мне вернулось сознание. Затем очнулся в деревне, прямо на снегу мне делала перевязку санинструктор Алла (фамилии не помню). Две раны на груди перевязала, а третью, на ноге, врачи нашли только в медсанбате, и удивились, почему она не перевязана. Очнувшись, спросил: «Где Крылов и Понуровский?». Мне ответили, что их не нашли. Узнал, что в том бою погиб наш самый лучший командир орудия старший сержант Старцев, награжденный орденами Красного Знамени, двумя — Славы, и представленный к ордену Славы первой степени.

После этого ранения перевозили меня из госпиталя в госпиталь. Очухался в Слониме, где пятую операцию на груди делала мне ведущий хирург госпиталя Мария Васильевна Варфоломеева. Из госпиталя выписали в декабре 45-го и дали вторую группу инвалидности — в 23 года…

Зверев Л. Н.

— На оставшихся машинах мы въехали в Грюнфельд, и на северной окраине сразу же заняли оборону, ожидая преследования противника. После занятия обороны мы с командиром 1-й батареи поехали в центр Грюнфельда, где, как мы заметили, проезжая здесь раньше, стояло несколько наших танков. Выяснялось, что здесь из-за отсутствия горючего стоит танковая бригада. Выслушав наш рассказ о случившемся, и поняв необходимость срочной доставки боеприпасов частям дивизии, командир бригады выделил нам два танка Т-34, которые и сопровождали нас до Мюльхаузена. Боеприпасы и горючее были доставлены в подразделения…

Так, благодаря смелым и инициативным действиям, колонна с боеприпасами была спасена от разгрома и вовремя доставлена в дивизию. Но в этом бою дивизия понесла тяжелую утрату. Был убит командир 238-го отдельного противотанкового дивизиона, ветеран дивизии, горьковчанин, майор Крылов. Два раза он был ранен в этом бою — в лоб и в кисть руки — но продолжал руководить боем. Третье ранение оказалось смертельным. Герой был похоронен со всеми воинскими почестями в деревне Эберсбах 1 февраля 1945 года.

А части дивизии, получив достаточное количество боеприпасов, продолжали наступление, одновременно отбивая контратаки гитлеровцев и уничтожая группы, просочившиеся в наши тылы.

…9 мая 1985 года на встрече ветеранов дивизии в Сормове я подошел к полковнику Звереву и спросил: «Леонид Николаевич, помните, вы мне рассказывали, как в Восточной Пруссии после боя на дороге видели погибшего начальника штаба 238-го ОИПТД? Посмотрите на этого мужчину…». Невозможно описать потрясение полковника Зверева, когда он узнал в поседевшем, высоком человеке того самого убитого капитана, лежавшего в снегу…

А на заснеженных полях Восточной Пруссии в феврале 45-го продолжались упорнейшие бои…

Громов Б. Г., командир 624-го стрелкового полка:

— В начале февраля полк после короткого ночного боя занял хутор и фольварк помещика. Связи с командиром дивизии не было. Я принял решение остановить полк и дать людям отдых. В это время первый батальон полка подошел к Тидмансдорфу, третий расположился на хуторе, второй — в доме помещика, здесь же минометная батарея, полковая артиллерийская батарея, штаб полка — на хуторе.

Примерно в 7—8 утра без артподготовки части противниками силами две-три тысячи человек с 12 танками начали наступление. Первый батальон отошел к третьему. Полковая артиллерия и минометы открыли огонь по наступающему противнику. Хутор обороняли связисты, разведчики, саперы, офицеры штаба полка. Второй и третий батальоны контратаковали наступающего противника. Бой шел около трех часов. Противник был разгромлен, на поле осталось большое количество трупов немецких солдат, около 120 автомобилей, 16 орудий. Остатки противника отошли и оставили Тидмансдорф.

Около 10 часов утра я связался с командиром дивизии и получил задачу оборонять Тидмансдорф и автостраду Эльбинг — Кенигсберг, и не допустить отхода противника из Восточной Пруссии на запад.

К 13 часам полк занял оборону: одна рота севернее хутора, третий батальон — по северной окраине Тидмансдорфа, второй — северо-западнее этого поселка, непосредственно на виадуке автострады — две 57-миллиметровых пушки и рота автоматчиков. Около 15 часов на автостраде показалась огромная колонна немцев — автомашины, орудия, повозки, пехота, даже хвоста колонны не было видно. Сдержать и остановить эту колонну силами полка было, конечно, невозможно, и по моей просьба штурмовая авиация трижды наносила удары по этой колонне. В результате противник понес огромные потери, остановился, а потом стал отходить на Кенигсберг…

Дивизия наступала широким фронтом, часто не имея локтевой связи с соседом, не рассчитывая на помощь со стороны командования корпуса. Командиру дивизии и штабу приходилось рассчитывать основном на свой опыт и смекалку, работая в чрезвычайно сложной обстановке.

Набель Н. А., начальник ветеринарного лазарета дивизии, майор ветслужбы в отставке:

— Насколько сложной и запутанной была обстановка этих дней даже и в ближних наших тылах, говорят события, случившиеся с дивизионным ветлазаретом. Утром 26 января мне вручили приказ о передислокации ДВЛ километров на 25—30 до местечка Цинден. Дорога была снежная, тяжелая, повозки двигались медленно. К вечеру добрались до селения Хермсдорф, до цели нашего перехода оставалось еще 7—8 километров, но решили остановиться на ночлег здесь. Никаких других наших войск здесь не было. Остановились в большом каменном доме, я обошел все окраины, каждому солдату, а было нас человек 30, указал место и зону обстрела на случай нападения противника. В пятом часу утра я проверил часовых, все в порядке, было морозно, на небе висела полная луна. Только я лег спать, как один из часовых вбежал в комнату и крикнул: «Немцы!». В просвет открытой двери влетели пули автоматной очереди. Все вскочили, даю команду: «Всем по своим местам! Быстро выходить на улицу и занимать оборону!». Было еще очень темно, а со всех сторон раздаются автоматные очереди, слышна резкая команда немецкого офицера. Я сразу заметил, что немцы ведут огонь по вспышкам наших выстрелов. Несколько человек наших солдат сразу же были убиты. Громко даю команду: «Прекратить огонь!». Стало очень тихо, только слышен разговор немецких солдат, стоящих у стен и за деревьями. Делаю выстрел на звук голоса и падаю на снег, сразу надо мной просвистели пули. Ящик нужных нам гранат находится на повозке, но в сарае уже немцы. Даю команду: «Принести гранаты!». Несколько наших солдат бросились в сарай и в короткой рукопашной схватке прикончили двух фрицев. Стали бросать гранаты, немцы замолчали и отошли, были слышны стоны их раненых. Подхожу к Баранову, начальнику ветслужбы дивизии, и врачу Мартынову, предлагаю им взять повара Пузикову и как можно быстрее уходить в тыл, еще несколько минут и такой возможности не будет. Даю им еще солдата Барабанова. Все они быстро ушли в темноту в сторону нашего тыла.

Недалеко от нас в сторону нашего тыла шли машины «ЗИС-5», приказываю солдату Попенко остановить машину и попросить у них помощи. Передумав, иду следом и сам. Попенко остановил машину, открылась дверца, выстрел, Попенко падает, машина уходит вперед. Подхожу к Попенко — он уже мертв. Выходит, немцы везде, и это не отдельная группа, что на нас напала. Принимаю решение вырваться из окружения, но у нас мало патронов, много раненых, взять их с собой нет возможности, оставлять их врагу тоже нельзя. Решил перенести всех раненых в дом и отбиваться до последнего, если не подоспеет помощь.

Немцы притаились, ждут рассвета, тогда нас будет легко всех перебить. Я обошел и обполз всех своих людей, большинство было убито, несколько человек тяжело ранены, а всего боеспособных нас оставалось только уже четверо. Троим живым солдатам я приказал выползать в поле, пока темно. Зашел еще раз в дом, поискал патроны, накинул на себя простынь и вышел. У стены какого-то сарая встретил семерых наших лейтенантов, только что прибывших с курсов. У них было всего два нагана. На войне и без оружия — странно и печально. Спрашиваю, что они намерены делать? «Защищаться!», был ответ. Думаю, у нас было два пулемета, тридцать винтовок и ящик гранат, и нас смели, а что они с двумя наганами? Посоветовал им выползать, а не стоять на месте, но они остались. Определил, где стоят немцы, стал тихо ползти в поле, к лесу, откуда пришли немцы, там их не должно было быть. Ползу, решил встать, но по мне дали очередь из автомата. Хорошо, что не задело. Делаю большую дугу вокруг Хермсдорфа и выхожу на дорогу, где мы вчера ехали. Начало светать. Перед первой же деревней меня обстреляли из автомата, но по деревне ходили наши солдаты и это меня успокаивает.

Зашел, спросил одного, нет ли тут наших подразделений. Солдат ответил, что часа полтора назад здесь были рота автоматчиков, майор, капитан с перевязанной головой, медичка, их разбили, и они уходят в наш тыл. Они пошли вправо, а я влево, надеясь встретить наши части и просить о помощи. У дома стоял часовой, спрашиваю его: «Какая часть?» — «Не часть, а квартира нашего лейтенанта». Прошу его вызвать. — «Не велено беспокоить». Наконец, он вышел заспанный и недовольно спросил: «В чем дело?» Когда я объяснил ему обстановку, он оказал: «Вы, майор, паникер. Никаких немцев здесь и близко нет, здесь наш глубокий тыл». Повернулся и ушел в дом. Я подумал: «Вот еще один покойник, ведь немцы у него в деревне». Метров за 150 от деревни на шоссе мне встретились два наших «Студебеккера» с прицепленными к ним орудиями. Останавливаю машину, представляюсь сидевшему в кабине капитану и говорю, что в деревне немцы. — «Сейчас всюду немцы, я вот тоже удираю от фрицев». Пока думал, ехать мне с ними или нет — машины поехали. Только они подъехали к деревне, из которой я только что вышел — из крайних домов выскочили немецкие автоматчики, человек пятьдесят, и стали почти в упор бить по машинам. Артиллеристы из машин бросились врукопашную на немцев. Видя такое, решаю отойти подальше от беды. Рядом звенькнула пуля, потом другая, видать и мной интересуются. Встаю за каштан у дороги, вижу, немец стоит у стены дома и ждет, когда я выгляну. Выстрелил в него, он упал. В это время артиллеристы сумели развернуть одну пушку и в упор ударили по немцам. Снаряд попал в стену, дом рухнул, наступило короткое замешательство среди, автоматчиков, но его было достаточно, чтобы капитан и несколько человек расчета вскочили в машину и помчались в мою сторону на бешеной скорости. Итак, капитан за несколько минут потерял почти всех своих людей, две пушки и автомашину.

Опасаясь погони немцев, я свернул в кусты у шоссе. Там встретил группу наших солдат во главе со старшиной. Вместе выходить не договорились и пошли в разные стороны. Иду в наш тыл, в селения не захожу, чтобы не нарваться на немцев, но все равно вижу: догоняют меня сани, а в них пятеро немцев. Увидев меня, они свернули с дороги и поехали следом за мной. Догоняют быстро. Страх меня охватил просто животный. Казалось, что последний раз гляжу на солнце, голубое небо, чистый снег и сейчас все это поглотится чернотой смерти. Но, пробежав метров сто, я победил свой страх, остановился и выстрелил в сторону немцев. Они тоже встали, и это меня как-то сразу успокоило, хотя пули свистели над самой головой. Стреляю еще раз и опять промах. Что такое? Оказалось, прицельная рамка карабина сбилась, пока я лазил по кустам. Ставлю ее на место, еще выстрел. Один немец падает, его кладут в сани и поворачивают оглобли. Вздохнул с облегчением, пронесло. Быстро ухожу к лесу. У какой-то лесной дачи снова напоролся на немцев — было их около сотни, ходят беспечно, разговаривают. Куда же, думаю, они забрались… Обошел стороной. А ноги уже обморожены, болят здорово, идти тяжело. Во второй половине дня подошел к деревне Кинерсдорф. По улицам ходят наши машины, но это еще надо проверить. По деревне прошли наши солдаты. Зашел в один дом, на столе остатки еды, нашел немного водки. Чувствую голод и страшную усталость. К вечеру узнал, что здесь формируется колонна на Хермсдорф, что мне и нужно: там остался ветлазарет. Начальник колонны предоставил мне «Виллис». Подождали самоходку и ночью тронулись в путь. Людей в колонне мало, «Виллис» открытый, было очень холодно. По дороге на нас дважды нападали немцы, но их отгоняли огнем из самоходки.

Ночью приехали в деревню Дойч-Тирлау, от Хермсдорфа километров 7—8. Ночевали в деревне, спал среди солдат, сапоги не снимал, знал, что их тогда будет не обуть. Колонна дальше не пошла, и утром пошел один в Хермсдорф. У деревни Фрауенталь меня остановил лейтенант, сообщил, что в Хермсдорфе немецкие танки. К деревне подходили наши пехотинцы и занимали оборону, прямо в снегу. Мне больше ничего не оставалось делать, как идти пока в тыл, к своим. По дороге у меня отнялась правая нога, и стоило больших усилий дотащиться до домика у дороги. В комнате большой стол, на котором стояла еда, оставленная нашими солдатами. В углу у плиты сидела старая немка. Спросил ее, где немецкие солдаты, она угодливо закивала, что немецких солдат здесь нет, были русские, но они тоже ушли. У меня вдруг вспыхнуло такое раздражение и злость за пережитое, что даже появилась мысль убить эту старуху. Но потом стало стыдно: старуха ни в чем не виновата, что случилось со мной.

Нога постепенно отошла, и решил идти дальше. Около ближайшей деревни увидел следы недавнего боя: около сотни убитых, в том числе один полковник, летчик, и почти сорок сожженных автомашин. Кое-как добрался до своих, в медсанбат. Все бегут ко мне, пожимают руки. Прибежал Кудашев: «Вернулся! Так и должно было быть: мы не погибаем». Баранов, Мартынов и Барабанов тоже были здесь. Немцы почти каждую ночь атаковали и их деревню, но здесь почти пятьсот человек с пулеметами и пушкой. Через восемь дней снова поехал в Хермсдорф, где нас разбили. Всюду разбросанное военное имущество, оружие, сожженные машины, а лошадей, конечно, немцы забрали. Люди лазарета лежали там, где их застала смерть. Около чердачной лестницы дома, где мы ночевали, — труп лейтенанта Токарева, убит в висок. Около пулемета лежал наш старшина Дорожкевич — заколот штыком в грудь. У ковочного инструктора Шульги был отрезан нос и выколоты глаза. Все раненые были добиты, у многих отрезаны уши и носы. Семеро лейтенантов — с двумя наганами — в разных позах лежали мертвые на снегу. Так немцы мстили за свой очаг. Они тогда считали, что воюют уже за правое дело и дрались особенно упорно. Всех убитых мы похоронили в общей могиле, дали трехкратный залп и уехали из этого места…

Днем 28 января обстановка несколько разрядилась, огневая активность снизилась, но с вечера гитлеровцы начали новые атаки по всему фронту дивизии. Архивные документы сохранили подробности этих боев…

В районе обороны батальона капитана Мухачева в 11 часов дня послышался рев и гул танков. За четырьмя танками разворачивался в атаку батальон гитлеровцев. Эту атаку отбивала рота лейтенанта Теплицкого. Пулеметчик Патожко расстреливал гитлеровцев почти в упор — настолько близко они подходили в отдельные моменты бол. Подошедшая на помощь рота лейтенанта Казакова помогла отбить атаку. С другого направления батальон атаковало не менее 400 гитлеровцев при поддержке 12 танков. Батальон несколько часов дрался в круговой обороне. Пулеметчики Алферчик и Запольский били только наверняка, буквально выкашивая цепи гитлеровцев. Противотанковые орудия старшины Горячева вели огонь по танкам. Когда один танк был подбит расчетом сержанта Адамовича, гитлеровцы прекратили атаки танками. Минометчики лейтенанта Кругленко выпустили уже последние 60 мин, но и гитлеровцы прекратили атаки. На рассвете наши солдаты увидели вокруг села два подбитых танка, около сотни трупов.

28, 29 и 30 января наши батальоны отбивали по несколько атак в день силами от 100 до 600 человек, при поддержке групп танков от 4 до 12 машин. 31 января 771-й полк полковника Бережного отбил несколько яростных атак силами до 250 человек поддержке 5 танков. К ночи этого же дня 3-й батальон 409-го полка во взаимодействии со 183-й танковой бригадой выбил гитлеровцев из Фюрстенау.

В этих же боях, 30 января, героически погиб в бою лейтенант Энрике Вилар, командир взвода 409-го стрелкового полка, едва ли не единственный кубинец, воевавший в Красной Армии. Удивительна судьба этого паренька…

Энрике приехал в Советский Союз в 1932 году. Его отец был революционером, сидел в тюрьме, мать с четырьмя детьми оказалась без средств к существованию. С помощью друзей в СССР удалось вывезти самого младшего, Энрике. Он жил и учился в интернациональном детском доме в Иваново, нашел здесь вторую родину. Когда началась война, Энрике было 16 лет, но он подал заявление принять его в армию добровольцем. Свою мечту он осуществил в 42-м году. Учился в снайперской школе, закончил военное училище. В ноябре 44-го младший лейтенант Энрике Вилар был назначен командиром взвода 409-го полка.

Недолго довелось воевать юному кубинцу. В три часа утра 30 января батальон майора Зуева, в котором служил младший лейтенант Энрике Вилар, пошел в атаку на поселок Фюрстенау. Его взвод должен был отвлечь на себя противника, чтобы соседняя рота могла перейти в атаку. Он поднялся первым…

Зуев М. П., командир батальона 409-го стрелкового полка, майор:

— На рассвете следующего дня я обошел поле боя. Энрике Вилар лежал убитый с пистолетом в руке. Фашистская пуля сразила его, когда он шел в атаку…

Тарасов С. С., замполит батальона 409-го полка:

— Я отлично помню этого парня. Помню, как он поднял взвод в атаку, в рукопашной схватке перебил четырех фашистов, отлично стрелял из пулемета. Я в том бою был ранен, но успел подготовить список для награждения. Младший лейтенант Вилар должен был посмертно получить орден Отечественной войны…

Юный кубинец был похоронен в польском городке Бранево, в братской могиле. Вместе с ним лежат русские солдаты, бойцы его взвода — Николай Левченко, Тимофей Кульбицкий, Роман Поскалюце, Петр Цыркунов, Сергей Новичихин.

В одном из своих писем матери, брату и сестрам на Кубу Энрике Вилар писал: «Боритесь за наше великое дело, а потом я приеду, и мы будем бороться вместе». Не довелось… Иначе он был бы вместе с Фиделем.

Посмертно младший лейтенант Энрике Вилар награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, на Кубе его именем названо военное училище и корабль.

…1 и 2 февраля гитлеровцы продолжали атаки силами до 200 солдат при поддержке танков и минометов. Главная тяжесть боев февраля выпала на 771-й полк…

Серебров МП.:

— Особенно тяжело было на участке обороны 2-го батальона 771-го полка, которым командовал капитан Сабиров. Противник здесь днем и ночью пытался прорвать нашу оборону, но железная воля, находчивость комбата Сабирова, стойкость солдат всякий раз помогали отбить атаки немцев, и они откатывались с большими потерями. Обе стороны несли большие потери, это был самый опасный участок и я решил взять его под свой контроль. Сержант Василий Жуликов установил с капитаном Сабировым связь и при помощи этой связи я всегда был в курсе обстановки. Как только назревала новая атака противника, которую наблюдали с НП батальона, то Сабиров немедленно сообщал мне открытым текстом данные на открытие огня, я вызывал командира приданного дивизиона «Катюш», брали с собой одну машину М-8, выезжали как можно ближе к передовой батальона, производили рекогносцировку и давали залп в 48 снарядов. Все замирало, противник откатывался, подсчитывал свои потери, готовился к новой атаке. Каждый раз из доклада Сабирова я узнавал, что залп был удачным, противник атаку прекратил.

Но обстановка продолжала оставаться очень тяжелой, батальон сам нес потери от огня немцев, отбивался уже с трудом. Командир 771-го полка полковник Бережной помочь ему ничем не мог, назревала угроза прорыва немцев. Тут Сабиров и запросил меня: «Прошу огонь на себя», и говорит, что он все возможности отбить атаку уже исчерпал, осталось только вызвать огонь на себя. Я сначала пытался его отговорить, может быть удастся отбиться, но он настоял, и мне снова пришлось вызывать командира «Катюш», взяли с собой уже две машины, успел передать Сабирову, что держись, и дали залп, уже 96 снарядов. Вскоре узнал, что немцы атаки прекратили совсем на участке этого батальона…

Несколько яростных атак силами до двух батальонов пехоты и поддержке танков отбил батальон капитана Сабирова. Пользуясь своим значительным превосходством, противник ворвался на улицы Кляйн-Раутенберг и начал окружать батальон. Капитан Сабиров с группой в 8 человек в одном из домов оказался осажден пехотой и танками противника. Комбат Сабиров из противотанкового ружья лично подбил два танка. Группа отбивалась вплоть до рукопашных охваток, гитлеровцы, встретив сильное сопротивление группы храбрецов, начала сосредотачивать силы для штурма здания. В этот момент капитан Сабиров и вызвал на себя огонь «Катюш», от которого было уничтожено до 75 гитлеровцев. Тяжело раненый, капитан Сабиров продолжал командовать батальоном, несколько раз вызывал огонь нашей артиллерии. Семнадцать гитлеровцев уничтожил в этом бою комбат, а всего за 13 часов этого беспримерного боя было уничтожено до 350 гитлеровцев. За героизм в бою, умелое руководство капитан Файздрахман Сабиров был удостоен звания Героя Советского Союза.

Насколько велик был накал боев и упорство борьбы говорит такой эпизод. Фольварк Ляук оборонял один из взводов 409-го полка…

Шамаев П. С., помощник командира взвода 409-го полка, старший сержант, Герой Советского Союза:

— Наш взвод занимал оборону на правом фланге батальона. Перед боем я пополз к нашему начштаба батальона капитану Петрову, и только рассказал ему свои соображения по организации обороны, как через несколько секунд немцы открыли по нам шквальный огонь. Не успел я добраться до своих товарищей, как разгорелся ужасный бой, и только слышу: «Командир взвода убит! Начальник штаба убит!». Взвод наш начал редеть с каждой минутой. Я тогда взял командование этой группой на себя. В первой атаке шло примерно человек 60 немцев. Отразили ее довольно легко, откатились. Но смотрю — слева замолк наш пулемет, ползу туда, оба товарища из расчета мертвые, но пулемет исправный, беру его и качу в свой окоп. Но лента была всего одна. Немцы поднялись, и стали ко мне приближаться, я не стреляю, и они все смелее, думают, что у меня нет патронов, Но когда оставалось всего несколько метров, я нажал на гашетки и пулемет ожил. Немцы повалились один за другим, сколько я их тогда убил, не знаю, не до того было, чтобы считать. До этой атаки нас оставалось всего четверо, были еще Соболевский Василий, Масанов Василий, Ежов Александр, а потом я остался один, кто был ранен, лежал, недвижим, а кто убит. И у меня патроны и гранаты были уже на исходе. Что делать? Ведь немцы не успокоятся. Решил ползти по убитым, собрал несколько штук гранат и диск к автомату. На скорую помощь товарищей мне и рассчитывать было нечего: слева и справа шли бои.

Через несколько минут немцы возобновили атаку. Шло их поменьше уже, человек двадцать. Я рассчитал расстояние и открыл из «Максима» огонь. В это время мне под пулемет упала граната, разорвалась, меня оглушило и поранило лицо осколками. Но «Максим» цел и я живой, дал длинную очередь, а немцы были уже совсем близко. Бросил несколько гранат, и все стихло. Через несколько минут гляжу — опять поднимаются, уже только восемь человек. Я дал несколько коротких очередей и пулемет замолк. В автомате было еще несколько патронов, да две гранаты оставалось, но и это я через несколько минут израсходовал. Все, надежды кончились, сейчас и мне конец, думаю. Смотрю, к моему окопу движутся двое, немецкий офицер и солдат. Вот ведь тоже какие были упрямые! Видимо рассчитывали взять меня живьем. Подошли близко, я встал, схватил автомат и — наотмашь солдату по голове, офицер выстрелил, но промахнулся, только пуля легко задела. Бросился на меня, и началась у нас, как говорится, смертельная схватка. Сколько мы так катались друг на друге — не помню, и как мне удалось вытащить нож и заколоть офицера — тоже не помню, потерял сознание, и вся эта борьба была в таком состоянии, что не запомнишь ничего. Подобрали меня наши танкисты. После мне рассказывали, что вокруг моего окопа валялось 84 убитых немецких солдата…

За этот беспримерный подвиг, величайшее мужество в бою старший сержант Павел Шамаев был награжден Золотой звездой Героя Советского Союза.

Серебров М. П., командир 137-й стрелковой дивизии, генерал-майор:

— Фронт дивизии доходил до 15 километров, наступали одним эшелоном, все полки были в линию. На правом фланге 624-й полк подполковника Громова на Тидмансдорф, 771-й полк в центре, на Кляйн-Раутенберг, и на левом фланге наступал 409-й полк, на Фюрстенау. В резерве у меня был только учебный батальон и дивизион реактивных минометов М-8 с тремя боекомплектами. Полки имели в резерве всего по одной роте. Штаб дивизии к этому времени был от передовой в двух километрах, в деревне Эберсбах. Обстановка была сложной не только в полках, но и у нас, на командном пункте дивизии. Мы тоже ждали удара с любого направления. Если с фронта нас в какой-то степени прикрывали полки, то с тыла можно было ожидать удара в любой момент. Разведка постоянно докладывала, что в нашем тылу бродят группы немцев силами до рот, и даже до батальонов. Сзади немцы давили из Эльбинга на 5-ю танковую армию, соседи отбивались с трудом, так 17-я стрелковая дивизия полковника Гребнева дралась в окружении, немцы снова были в Морунгене, вернули Мюльхаузен. Практически мы были в полуокружении, и до полного окружения оставалось, казалось, совсем немного. Особенно опасны были дороги в нашем тылу. В этой сложной, подчас критической обстановке приходилось рассчитывать только на свои силы. Помощи ждать было неоткуда. Командир корпуса генерал-лейтенант Калганов со своим штабом, маленьким резервом и тремя танками сам находимся не в лучшем положении. У меня с ним была радио— и телефонная связь, по которой он запрашивая обстановку. Это удивительно спокойный, очень хороший человек. Я никогда не слышал от него грубого слова, всегда в своих выражениях он был очень тактичен, и его за это любили. И по сей день я вспоминаю его только добрым словом. Все участники войны, кто был на командных пунктах, знают, что значит окрик старшего начальника в и без того нервной обстановке, или ласковое слово, которое поднимает настроение и дает уверенность в своих силах.

Обстановка все это время была крайне сложная. Сначала особенно доставалось 771-му полку, но потом противник перенес свой главный удар на 624-й полк. Разведка заранее установила, что противник готовит атаку, и у нас была возможность к ней подготовиться. Посоветовал подполковнику Громову встретить немцев как следует сразу, чтобы больше неповадно было. Но и сами мы у себя в Эберсбахе стали принимать меры — передовая была всего в двух километрах от нас. Стали ждать, и вот во второй половине ночи тишину нарушили работающие моторы машин и самоходок. Впереди шли две машины с зенитными установками, с зажженными фарами. Первая машина открыла огонь трассирующими пулями по левой стороне дороги, а вторая по правой, и поднялась такая трескотня, что подумалось — не психическую атаку ли готовит противник. Сзади била артбатарея, в небо взлетали одновременно десятки осветительных ракет. Зрелище было интересное. Пропустив зенитные установки и самоходку вперед, 2-й батальон 624-го полка открыл огонь по основным силам — по пехоте на автомашинах. Через несколько часов колонна немцев была полностью разгромлена, и остатки ее бежали в ночной лес. На рассвете я побывал на мете ночного боя. Это было что-то ужасное… Вся дорога забита автомашинами, в кюветах масса трупов. Одну исправную машину с двумя крупнокалиберными пулеметами и несколькими тысячами патронов я приказал отправить в штаб дивизии. Они верно служили нам до конца войны. Но и мы несли серьезные потери, особенно много было раненых.

Всех раненых доставляли в Эберсбах, в медсанбат, скопилось их более пятисот человек. Располагались они в домах, прямо на соломе. Как-то ночью я пошел навестить раненых, посмотреть, в каких условиях они находятся. В каждом доме горели светильники из гильз, но все равно было темно и мрачно, слышались стоны. Тут же медики оказывали им помощь. Некоторые раненые узнали, что их пришел навестить командир дивизии, спрашивали, когда их вывезут в тыл. Что я мог им ответить? Только сказать, что потерпите, дороги очищают от снега, полежите, здесь тепло, а если сейчас повезут, то можете замерзнуть в дороге. Приказал начальнику отдела кадров записать фамилии тяжелораненых, чтобы представить их к наградам. Вывозить раненых тогда было очень трудно, мы с большим трудом получили даже транспорт с боеприпасами. Медикам в эти дни было крайне тяжело…

До 10 февраля 771-й и 624-й полки продолжали обороняться, отбивая бешеные атаки гитлеровцев, а 409-й полк вместе с 399-й стрелковой дивизией и 183-й танковой бригадой наступал. За эти дни наши войска вышли к реке Пассарге, но перейти ее из-за сильного огня не удалось. До Браунсберга, цели дивизии в этой операции, оставалось всего 3—4 километра. Балтийское море было в 5—7 километрах левее.

14 февраля дивизия получила новый боевой приказ: наступать на Браунсберг. На подготовку наступления совершенно измотанным батальонам времени оставалось крайне мало…

Серебров М. П.:

— Браунсберг — довольно приличный город с хорошо развитей сетью шоссейных дорог. С юго-запада он был прикрыт рекой Пассарге, довольно серьезная преграда, кроме того — на этом направлении крупный лесной массив. А действия войск в лесистой местности — это действия в сложных условиях, когда нет кругового обзора, трудно организовать наблюдательные пункты и без должного опыта воевать в лесу и управлять войсками крайне трудно. На подступах к городу — лесные завалы с противотанковыми минами, на просеках — танки, вдоль дорог доты, траншейная оборона, на деревьях — «кукушки». Нам пришлось перестраивать тактику всего боя, организовывать штурмовые группы. Каждый командир, начиная от командира взвода, имел свой огневой резерв. У комвзвода — ручной пулемет, у командира роты — отделение станковых пулеметов. Не имея такого огневого резерва, при внезапной контратаке противника могут быть печальные результаты, а контратаку в лесу можно ожидать с любого направления. Штурмовые группы строили свои порядки ромбом. Сначала штурмовая группа била по деревьям, снимала «кукушек», потом продвигалась дальше бросками, а часто и ползком. Нередко штурмовым группам придавались отдельные орудия, группы саперов…

Но бои затянулись и не приносили решающего успеха. Несмотря то, что дивизии была придана танковая бригада и полк тяжелых самоходок, лучше стало со снарядами и минами, наступление развивалось крайне медленно и с серьезными потерями. С начала наступления дивизия не получала пополнения, личный состав был измотан многодневными боями. Оборонявшиеся на участке дивизии части полка «Штабляк» 349-й гренадерской народной дивизии имели самоходки, постоянно контратаковали и держались прочно. Не имели успеха и соседние дивизии. Гитлеровцы обороняли теперь свою землю, фронт уплотнился, местность была сильно укреплена. За несколько дней силы гитлеровцев против 42-го стрелкового корпуса увеличились — подошли части 14-й пехотной дивизии.

В этих боях тяжелую утрату понес 624-й полк: был тяжело ранен комсорг полка, кавалер ордена Ленина, герой многих боев, прекрасный организатор комсомола старший лейтенант Юрий Горчаков. И еще одна невосполнимая утрата для всей дивизии: был убит начальник санитарной службы дивизии Иван Гуменюк. Это случилось 18 февраля, когда его машина напоролась на засаду гитлеровцев в нашем тылу…

Колесникова М. Х., хирург медсанбата дивизии, майор медслужбы:

— Иван Иванович Гуменюк попал в дивизию еще в сентябре 1941-го года. Сначала был младшим врачом 624-го полка, летом 1942 года был назначен старшим врачом этого же полка. За это время проявил себя хорошим организатором и руководителем медицинской работы. С начала 1943 года он начал работать в должности командира медицинской роты, и уже в мае 1943 вода был назначен командиром медсанбата. Он был лучшим комбатом. Его любили товарищи, начиная с врачей и до санитаров и бойцов медсанбата. С осени 1943-го года с отъездом начсандива Маковского Гуменюк стал начальником санитарной службы дивизии. Он был для нас образцом дисциплины, всегда аккуратный, подтянутый, своим видом подавал пример бойцам и командирам. Был требовательным, но справедливым. В своем поведении исключительно скромен, искренен и честен. Он был примером волевого командира и коммуниста. Путь его был коротким, но славным. За умелую организацию медицинской помощи он был награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны, многими медалями. В памяти всех, кто его знал, он останется навсегда дорогим человеком …

После 17 февраля дивизия прекратила атаки. Не имели успеха и соседи. Полки получили приказ закрепиться и готовить штурмовые и блокировочные группы.

Заканчивалась последняя военная зима. Она была такой же тяжелой, как и предыдущие, а по накалу и ожесточению боев даже превосходила. Главную задачу — выйти к Балтийскому морю и не дать противнику пробить коридор в Германию — дивизия выполнила. Полки показали умение воевать и сражались в полном смысле слова геройски, стойко отбивали атаки врага, смело наступали.

За отличные боевые качества и успехи дивизия за бои в Восточной Пруссии награждена орденом Суворова 2-й степени. В целом дивизия показала себя одной из лучших дивизий 48-й армии. 409-й, 624-й полки и 246-й отдельный батальон связи были награждены орденами Кутузова 2-й степени. С начала наступления в январе 1945 года по конец февраля дивизия вывела из строя около 7,5 тысячи гитлеровцев, уничтожила 12 орудий, 19 танков, 11 бронетранспортеров, огромное количество автомашин, пулеметов. Были взяты большие трофеи и 564 пленных.