«От наград отказались на комсомольском собрании…»

На кухне у Евгения Андреевича Кулева оборудован партизанский уголок: картина с эпизодом боя, кисет, в котором и табачок, и трубка-носогрейка, немножко спичек. Это память о юности, о Великой Отечественной.

— Как вы стали партизаном, Евгений Андреевич?

— Работал на авиационном заводе, в мае 42-го ЦК комсомола объявил набор в партизанскую школу. От завода нас направили троих, а всего из Горького собралось 36 парней и 6 девчат. Месяц в Москве, изучали подрывное дело и разведку, потом на Валдай, в партизанский штаб.

— А как вас перебрасывали?

— Фронт перешли пешком на участке Панфиловской дивизии, стояла она в болотах в районе Осташкове. Дивизионные разведчики подвели нас к линии фронта. «А дальше, — говорят, —хоть на телеге езжайте». Сразу же напоролись на немцев. Мы же фронта еще и не нюхали. Стреляют по нам в упор. Завязли в болоте, вернулись, но потом все же перешли с другим отрядом. Шли трое суток и попали во 2-ю Ленинградскую партизанскую бригаду. Занимала она участок по периметру километров пятьдесят. Партизан здесь было больше, чем местных жителей. Была это чисто пропагандистская акция — партизанский край, показать, что здесь восстановлена советская власть.

— И началась партизанская жизнь…

— Стояли в обороне, в секретах, на разведку ходили. Четыре месяца по 150 граммов хлеба из мякины, кусок конины и все. Особенно тяжело было без соли. Один парень из наших пулю себе в лоб пустил от такой жизни, а тоже был доброволец. Дистрофия у некоторых началась. Представили нас, 11 человек, к наградам, но мы на комсомольском собрании решили: рано. И отказались.

— В боях с карателями приходилось участвовать?

— Немцы в леса не совались. Вот эстонцы и финны — эти леса не боялись, вдоль и поперек на лыжах. Изуверы были, хуже немцев в десять раз. Действовали против нас и власовцы: осетинский, русский и украинский батальоны.

— А как вы с предателями поступали?

— Однажды нам поручили расправиться с одним парнем, выдавал партизан. Два брата в Красной Армии, а он, выродок, за немцев. Отстреливался. А хоронили предателей так: в яму, навозом сверху и кол осиновый. Где-то в начале ноября 42-го немцы сняли войска с фронта и прокатились по нашему партизанскому краю. Туман был, они в темноте подошли, наши посты их не услышали. Через полчаса от отряда в 45 человек осталось трое. Блуждали по лесу трое суток, никого не встретили живого. Потом присоединились к одной группе и решили идти за линию фронта. Болото прошли, по карте оно 96 километров, непроходимое. Голодные, одна клюква — зато вдоволь.

— И как же вас встретили свои?

— Начались допросы, опросы. Командира бригады судили, а он болел туберкулезом. Отправили его опять в тыл к немцам, скоро он погиб. Направили меня учиться на радиста. Рация была «Север-2», весила 4 кг, а питание к ней — 16. И снова за линию фронта. Отряд был из черноморских моряков, парни бывалые, все с ранениями.

— А местные жители были в партизанских отрядах?

— Из местных желающих воевать особо не было. Знали, что через месяц убьют. Проводили иногда мобилизации. Двоих мобилизованных, помню, расстреляли за побег. А вот когда наши на фронте стали брать верх, тогда местные жители в партизаны пошли.

— А как они вообще к вам относились, местные жители?

— Как могли относиться, если мы жили за их счет. Кому это в радость из них было? Были деревни, где и от своих доставалось. Однажды в одном селе мы немцев человек двести уничтожили, гранатами в окна, но и села не стало. При встрече люди нам говорили: «Ну что вы сделаете против такой армии?» — «Ничего, дед, все равно наша возьмет». Население было дезориентировано немцами. Они забрасывали нас своими глупыми листовками, что и Москва взята, и Ленинград, бросали нам порнографические открытки. На встречах с местными жителями рассказывали им об обстановке на фронте.

— А второй раз как вы через фронт перешли?

— Сутки потренировались в прыжках с парашютом, со сруба, и полетели. Один разбился в лепешку. И скоро опять попали под карателей. Гоняли они нас две недели, в реку загнали ночью. У меня валенки к ватным брюкам примерзли, а потом и вообще вместо обуви носил рукава от телогрейки. Юра С. с ума, видно, сошел, пошел к немцам. Наши его подстрелили.

— А чисто партизанские дела были у вас? Рельсы рвали?

— Рвал, один раз полтора километра. Мы ходили к дороге Ленинград — Псков, немцы ее охраняли так, что патрули в зоне видимости, и все равно подбирались. Они все деревни вдоль дороги на двадцать километров выжигали. Каждую ночь пожарища. Ребята из группы «Спартак» пустили под откос эшелон с 52 танками. А мы были недалеко от железной дороги, от нашего разведчика получали данные о перевозках и передавали в центр. Однажды встретили группу наших пленных, человек пятьдесят, пути расчищали после диверсий. Без конвоя, один немец всего. К нам они не бежали. Хотели жить. Предложили перейти к нам, 12 человек согласились. И опять на карателей напоролись. Поняли, что не выйдем, пленные без оружия, один заплакал: «Зачем перешли…» Разбились на группы по два-три человека. Мы двое забрались на елку. Немцы рядом ходят, постояли под елкой. Туман нас спас. Я уже готов был застрелиться. Из отряда осталось нас трое, остальных нашли в камышах, расстрелянных.