Валерий Киселев

62. Батальон милосердия

«Было!»

Через 231-й отдельный медицинский батальон 3-й мотострелковой дивизии 22-й армии за 7,5 месяца второй чеченской кампании прошел каждый пятый раненый российский военнослужащий.

Побывавшие в батальоне начальник тыла Вооруженных сил России генерал-полковник Исаков и начальник Главного военно-медицинского управления генерал-полковник медицинской службы Чиж отметили, что из медицинских частей объединенной группировки российский войск он сделал больше всех.

Часто этому медицинскому батальону приходилось находиться чуть ли не на боевых позициях, случалось, что за трое суток он перемещался три раза, а всего за время кампании медбат менял место своей дислокации 14 раз. Каждый раз все палатки и медицинское оборудование надо снять, погрузить на машины, свернуть их колонну. Сколько надо побегать, покричать…

— Было! — тяжело выдохнул командир медбата подполковник Михаил Сазонов.

Его отец, гвардии казак, в годы Великой Отечественной с кавалерийским корпусом дошел до Вены, и он, закончив, Горьковский медицинский институт, пошел служить в армию. Четырнадцать лет в Монголии и на Дальнем Востоке работал хирургом первой категории, пятый год командует медицинским батальоном. За вторую чеченскую кампанию награжден двумя орденами.

— Второго октября мы развернули батальон, — вспоминает Михаил Сазонов, — и в тот же день приняли первых пятнадцать раненых. Самый большой поток раненых был, когда батальон стоял в селениях Гойты, Старые Атаги, Урус-Мартан, Алхан-Юрт. По 60–80 человек в день. Принимали раненых не только из армии, но и ОМОНов, СОБРов, внутренних войск. Было все: от ангин и гастритов, до ампутаций после минно-взрывных ранений.

За вторую чеченскую кампанию через 231-й отдельный медицинский батальон прошло 5250 больных и раненых, из них раненых — 998 человек. Летальных исходов было пять.

В медбате М. Сазонова мне довелось побывать в ноябре прошлого года, когда он стоял под Керла-Юртом в тридцати километрах от Грозного. Помню, как поразило тогда, что в палатках в чистом поле — стоит первоклассное медицинское оборудование, вплоть до рентгенкабинета и кресла стоматолога, везде идеальный порядок, а в батальоне опытные врачи и медсестры почти всех специальностей.

— В этой кампании медицинское оснащение войск было поставлено гораздо лучше, чем в первой, — сказал подполковник М. Сазонов, — дефицита лекарств, проблем с кровезаменителями, с плазмой не было. Случалось, срочно потребовалась кровь первой группы. Помню, как солдат Кузнецов стоял в карауле, сдал кровь и опять идет в караул. Медсестра Родионова — сдаст кровь и идет работать. В Урус-Мартане нам срочно была нужна кровь. Рядом стояли разведчики. Позвонили им, ребята прибежали бегом, чуть ли не босиком: «Берите сколько надо! Я всю роту приведу!» С конца ноября нам было выделено достаточное количество эвакоконвертов, это теплые спальные мешки для раненых. Любого лежачего раненого мы отправляли в тепле. На батальон постоянно работали три вертолета. Мы знали, что практически в любое время за сорок минут можем отправить раненого в госпиталь вертолетом. Благодаря вертолетам было спасено большое количество раненых. Случалось, что обращались напрямую к командующему группировкой «Запад» генералу Шаманову и он сажал нам свой вертолет даже в два часа ночи.

Чужая боль становится своей

В батальоне было сделано несколько сот сложных операций. Казалось бы, разве запомнишь каждого раненого. Он помнит все:

— Спросите любого нашего врача и он вам начнет называть фамилии: лейтенант Барнаев, первый из пятерых, кого мы не смогли вытащить. Он поступил шестого октября. У него жена должна была рожать в декабре. Фетисов поступил пятнадцатого октября, Соловьев, лейтенант из разведбата, четвертого февраля. Ему пришлось ампутировать левую руку. Любой из нас помнит, как мы пытались спасти солдата Рому, которому снайпер попал в сердце… Чужая боль становилась своей. У одной медсестры, так выпало, три случая смерти — при ней. У женщины начался стресс. Стала считать, что она виновата: что-то не доделала. Были случаи, когда раненые находились в состоянии клинической смерти. Когда все жизненно важные функции организма не работают. Нет давления, дыхания, не определяется пульс даже на крупных артериях. Пока везли, он еще был живой, привезли — в клинической смерти, агония. У одного солдата было пулевое ранение в шею. Задет ствол спинного мозга. Мои реаниматологи его три часа вытаскивали из смерти. Ночью, в дождь посадили вертолет и отправили его в Моздок. Пацан выжил. Помню, как привезли майора из внутренних войск, и двоих собровцев. Пришлось делать им ампутации голеней. В Урус-Мартане поступил старший лейтенант с повреждением сосудов предплечья. Надо или руку отнимать, или эвакуировать, а время позднее, вертолета нет. Если бы хирург капитан Потапов не сделал бы парню шунтирование, это полтора часа упорной работы, то пришлось бы ампутировать руку. В Керла-Юрте солдату блок двигателя упал на кисть, она висела на лоскутке кожи. Мои ребята с ним работали часа три, сшили основные артерии вены, восстановили кровоснабжение. Нелетная погода, туман, вертолета не было. Я принял решение везти его за сто шестьдесят километров. Раненый был в одном УАЗике, во втором охрана. В пять часов вечера они ушли, успели проскочить опасные участки, раненого доставили в Моздок в восемь вечера, оттуда сразу на самолет и в ростовский госпиталь. Через неделю приехал главный хирург округа Сергей Николаевич Татарин: «Ну, мужички, молодцы. Руку вы парню спасли».

Ленивый моется, а трудолюбивый чешется…

Медицина на войне — не только сложные операции по спасению раненых. Надо было не допустить инфекционных заболеваний.

— Вода в первое время, когда мы вошли в Чечню была не очень хорошая, — вспоминает М. Сазонов. — Солдаты увидели арбузное поле. Как ни кричи, что там поставили растяжки, все равно пошли за арбузами. Ели их немытыми и за все время у нас, может быть, было всего около ста случаев кишечных заболеваний. Гепатита было не более двадцати случаев. В гражданских учреждениях их бывает больше. Педикулез был. Но как ругать солдата и даже офицера за вшей, если он три недели сидит в окопе, если приходилось умываться снегом? У нас ни одного раненого не ушло на эвакуацию со вшами. Вши заводятся у «трудолюбивых», которые любят чесаться. Есть такая армейская мудрость. С педикулезом боролись на всех уровнях. Прожаривали матрасы, одеяла, обмундирование. Редко были и простудные заболевания. Опыт Великой Отечественной войны подтверждается: в окопах организм мобилизует все защитные механизмы. Разведчики в горах под Дуба-Юртом спали на броне, на земле и — ни ангин, ни воспаленья легких.

Солдаты не могли воевать плохо

— Истерик у раненых не было, — рассказал М. Сазонов. — Некоторые даже отказывались от эвакуации. Не было случаев, когда солдаты хотели бы дольше поболеть. Чуть подлечившись, приходит ко мне солдат и просит разрешить ему вернуться в часть: «У меня машина стоит, мне здесь делать нечего, я себя прекрасно чувствую». Помню, как подполковник Устинов, он обеспечивал части группировки водой, заболел пневмонией, мы его должны были лечить, а он за работой забыл о своей болезни. Очень важна для нас была поддержка общественного мнения. Мы знали, что нас поддерживают в тылу. Разве можно забыть посылки, письма… Каждый солдат у нас на Новый год получил целлофановые пакеты с подарками. Богородская кондитерская фабрика нас завалила конфетами, печеньем и пряниками. Получили посылки, а на пачке печенья детской рукой написано: «Дорогому солдатику от девочки Лены». Ну как может солдат после этого плохо воевать! Может быть ее мама всего четыреста рублей получает, а она нам эту пачку печенья и банку сгущенки посылает…

Спутники

В медицинском батальоне треть личного состава — женщины. Они были в равных с мужчинами условиях.

— Старался их заменять. Некоторым давал дней по десять отпуска, — рассказывает Михаил Михайлович. — Старшая операционная сестра Людмила Владимировна Островская в декабре получила письмо: мать и брат лежат в больнице, шестилетняя дочка живет у соседей. Я отправил ее домой. Возвращаться ей было необязательно. Месяца не прошло — вернулась. Мама и брат выписались из больницы, дочь пристроила, она приехала и работала с нами до конца.

О своих боевых спутниках подполковник М. Сазонов рассказывает, как о самых близких людях:

— Старшая сестра отделения реанимации Софья Константиновна Родионова. Очень тяжелая работа. Начальник санитарно-сортировочного отделения — майор Виталий Анатольевич Коваль, у него было одно из самых тяжелых отделений. Медсестра Мухина Инна Анатольевна, из госпитального взвода. Изумительная сестра по квалификации и душевному состраданию. Капитан Потапов, майоры Сидоренко, Вяткин, Тищенко, Власов, Майоров, Марина Александровна Сук, Соколова, Крыськова Алена, Светлана Сергеевна Зубова, Седова Ирина Олеговна, Светлана Николаевна — прекрасная операционная сестра, трудяга, каких поискать. Перечислять можно весь батальон. Капитаны Трофимов и Горохова, прапорщик Горбюк… Солдат Женя Малышев, моторист, который семь с половиной месяцев один обеспечивал свет всему батальону. Двадцать четыре часа в сутки он был на ногах. Я его первым к награде представил! Степан Федорович Строев, водитель водовозки, солдат срочной службы. Он за водой ездил за 60–70 километров, без охраны! Награжден медалью Суворова.

В батальоне каждый знал, что коллектив его не бросит, всегда посочувствуют, помогут, выслушают. А представьте себе состояние молодых женщин, врачей и медсестер, когда к концу дня — восьмидесятый раненый, и крови и стонам, кажется, не будет конца…

«Стоп! Выдохни! Почему слезы? Все, все, все…» — подойдет и успокоит комбат. И снова — за операционный стол: «Скальпель. Зажим. Пинцет». Нельзя, чтобы из-за твоей усталости и слез где-нибудь в Самаре или в Сибири матери получали похоронки на своих мальчишек-солдат…

Медикам батальона в Чечнем часто приходилось оказывать помощь и местным жителям. Чеченцы несли к русским врачам своих больных детей.

— Помню, как из Энги-Чу к нам привезли девочку двух с половиной лет, — вспоминает еще один эпизод М. Сазонов. — Она выпила дома 12 таблеток теназипана. Девочка была вся синяя, глаза закатываются. Состояние — крайне тяжести. Вен нет, пришлось колоть ее в висок. Через пять-шесть часов реанимации ребенка спасли. Стоит рядом один старый чеченец, только и сказал: «Да-а…» Может быть у тех чеченцев, которые видели, как русские врачи помогают их детям, желание воевать пропало. Приходила гуманитарная помощь — мука, детские вещи — отдавали ее местным жителям. Всем батальоном помогали в Алхан-Юрте большой семье, в которой не было ни одного мужчины.

«Люблю вас и горжусь вами»

— В Ростове ко мне вдруг подошел один солдат: «Вы из медбата Сормовской дивизии? Передайте вашим медсестрам, что я живой! Спасибо им!» — вспоминает М. Сазонов.

Ради этих слов благодарности спасенного тобой солдата, наверное, стоит работать сутками.

Есть у командира медбата необычный сувенир с чеченской войны: флаг со словами благодарности. На флаге первая подпись — начальника тыла Вооруженных Сил генерал-полковника Исакова: «Молодцы!», потом подписи еще нескольких генералов. «Преклоняюсь перед вашим мужеством, полковник Генштаба Данильченко». «Вы сделали все, что могли и даже больше, о вас будут помнить сотни спасенных вами людей. Люблю вас и горжусь вами. Начальник штаба группировки».