Проект Валерия Киселева / Книги / Однополчане / 5. Горький август |
5. Горький август«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» Константин Симонов В начале августа 137-я стрелковая дивизия, получив в качестве пополнения, несколько подразделений из полтавской 132-й дивизии, в составе 45-го стрелкового корпуса получила приказ передислоцироваться на правый фланг 13-й армии, где в это время сложилась крайне напряженная обстановка. 7 августа дивизии Гудериана захватили у ослабленных бригад 4-го воздушно-десантного корпуса участок Варшавского шоссе, и тем самым открыли себе путь на Рославль и Брянск из района Кричева. Чтобы восстановить положение под Кричевом, туда был переброшен 45-й стрелковый корпус, куда кроме 137-й входили также крайне ослабленная 50-я танковая и спешно восстановленная после выхода из окружения 132-я стрелковая дивизии. Наступление имело серьезные оперативные цели, по времени должно было совпасть с наступлением наших войск в районе Смоленска. К вечеру 7 августа части 137-й стрелковой после форсированного марша вышли в район села Милославичи, занятого гитлеровцами, и развернулись в боевой порядок. Дивизии предстояло наступать в полосе до 10 километров. На правый фланг выдвинулся, не имея соседа справа, 771-й стрелковый полк, в центре должен был наступать 624-й, а на левом фланге — 409-й полк. Перед фронтом дивизии оборонялись части 7-й пехотной Мюнхенской дивизии противника. Это было элитное соединение вермахта: в годы первой мировой войны в ней служил фюрер Германии Адольф Гитлер, а затем командовал начальник Генштаба Франц Гальдер. За несколько часов до наступления полки 137-й оборудовали исходные позиции, изучили местность. Перед боем в полках прошли расширенные заседания партбюро… Меркулов К. И., начальник артиллерии 771-го стрелкового полка: — Когда собрались все коммунисты, парторг полка Алексей Дмитриевич Наумов сказал: «На повестке дня, товарищи, один вопрос: задачи коммунистов в предстоящем бою», и добавил: «Слово предоставляется комиссару полка товарищу Васильчикову». Комиссар говорил страстно, его слова западали в душу. После них, казалось, можно идти хоть в пекло. Прибавилось уверенности в нашей победе. Коммунисты были распределены по подразделениям, а в решении партбюро было записано: «Коммунистам личным примером и мобилизацией воинов любой ценой обеспечить выполнение полком предстоящих задач…» Похлебаев Г. Г.: — Еще было светло, когда на позиции батареи по проселку подъехал броневик. Из него вышел майор, подошел ко мне на НП и спросил: «Где командир полка?» Я ответил, что по ту сторону амбара. — «Проведите меня к нему». В эти дни командиром полка у нас был Григорий Иванович Мажурин, переведенный из 132-й дивизии. С нами он был всего несколько дней, но запомнился своей смелостью, спокойствием и выдержкой. Я представил ему майора, это был адъютант командующего армией. Он передал приказ командующего о наступлении. Задача: взять село Милославичи и выйти на Варшавское шоссе. Атаку назначил на 21:30. Полковник Мажурин по телефону дал команду в батальоны, а мне приказал идти в атаку с ним… По красной ракете батальоны 771-го стрелкового полка без артподготовки, без криков «Ура!» ринулись в атаку. Внезапность принесла первый успех. Все батальоны в первые же минуты атаки ворвались в оборону противника. Опомнившийся враг поднял беспорядочную стрельбу. Приданный полку танк КВ открыл огонь и двинулся по дороге на Милославичи. После яростных схваток, доходивших до ближнего боя, немцы начали пятиться. Их танки с кладбища перед селом дали задний ход. В цепях наступающих были командир полка полковник Мажурин, комиссар полка Васильчиков и парторг полка Наумов. В немногих сохранившихся в архиве документах описывается всего несколько примеров мужества и смекалки первой атаки. Одним из первых на окраину села ворвалось отделение сержанта Киселева. Он лично уничтожил двух автоматчиков на чердаке, мешавших продвижению роты, потом выследил пулемет, зашел ему во фланг и уничтожил расчет, чем обеспечил продвижение своей роты. Орудия лейтенанта Агарышева помогли выбить гитлеровцев из церкви. Но сопротивление противника приобретало все более организованный характер. Натиск наших батальонов постепенно слабел, танк КВ ушел, израсходовав боекомплект. Немцам удалось закрепиться примерно на середине села. Бой, то смолкая, то опять вспыхивая, шел всю ночь… Похлебаев Г. Г.: — Еще в момент сближения с противником, в атаке, вдруг упал полковник Мажурин. Сгоряча я продолжал бежать вперед. Когда бой немного затих, я вернулся к нему. Полковник лежал на том же месте, где упал, и стонал, истекая кровью: пуля попала в легкое. Быстро подогнали двуколку и вдвоем с адъютантом усадили его в повозку. Когда прощались, полковник Мажурин сказал: «Бей гадов, старший лейтенант, а я еще вернусь…». Хотелось бы, чтобы он остался жив… Командование полком вновь принял капитан Шапошников. Теперь уже надолго, но еще два раза за полгода ему придется заменять убитых командиров полков… К утру гитлеровцы, получив подкрепление в количестве не менее двух батальонов пехоты и десять танков, все-таки вытеснили полк из Милославичей. Наши батальоны зацепились за находившееся примерно в километре от села кладбище. Это была чуть заметная высотка с десятком расщепленных деревьев. Вокруг на полтора-два километра во все стороны расстилалось ровное, как стол, поле. Из-за домов выползали и разворачивались в боевой порядок танки, показались густые цепи пехоты… Ленский Е. Г., командир орудия батареи 45-миллиметровых орудий 771-го стрелкового полка: — Наше орудие занимало позицию с левой стороны от кладбища, и должно было защищать его от атак в обход. Окопались, как надо, тем более что стояли в открытом поле. Только начали варить обед на костре, как видим — немцы идут, густо, с засученными рукавами. Стреляют на ходу, только пули свистят, видно, как в землю рядом попадают. Немцы нас не видели и огонь мы открыли неожиданно для них. Два танка подбили за несколько минут, пехоту рассеяли и немцы остановились, залегли. Но огонь вели очень сильный, и вот тут-то выяснилось, что не все у нас одинаковы в бою. Кашевар наш убежал, и ведро перевернул, двое из приписного состава залезли в окоп и страха преодолеть не могут. Пехота окопаться толком не успела, лежит на голом поле, только лопатками закрываются. Раненые стонут, ругаются, отползают. Огонь такой, что головы не поднять, пулеметы — как бреют. Получилось так, что отбивались мы на этом участке всего втроем, из орудия. Я был абсолютно убежден, что меня все равно убьют. Не верил, что останусь живой… Особенно сильный огонь гитлеровцы вели по кладбищу. Под прикрытием танков они несколько раз вытесняли наших бойцов с этого места, но всякий раз их отбрасывали. Бойцы-полтавчане из воссозданного 2-го батальона капитана Осадчего несколько раз дружно бросались в штыки, и гитлеровцы не выдерживали, отходили. Третий танк поджег расчет сержанта Михаила Лопатко. Вдвоем с орудием Евгения Ленского они уничтожили пять автомашин противника, не один десяток пехотинцев. Сержант Киселев, когда возле него остановился танк, снял из винтовки двоих вылезших оглядеться танкистов, а потом поджег танк. Парторг полка политрук Алексей Наумов уничтожил из винтовки семерых гитлеровцев, одного за другим, благодаря чему сорвал атаку целой роты. Пятерка наших бойцов во главе с комсоргом полка сержантом Панфиловым уничтожила 20 вражеских пехотинцев, засевших среди могил и крестов. Бой все более приобретал позиционный характер. Невероятно трудно было поднять людей под убийственным огнем, но комиссар полка Васильчиков все же поднял бойцов в атаку, и гитлеровцы были выбиты с кладбища. Шапошников А. В.: — В то утро, еще перед атакой, к нам подошли четыре танка Орловского танкового училища. Наши танки мы увидели впервые с начала войны. Но радость наша была преждевременной: все четыре загорелись в первые же минуты боя. Пришлось нам полагаться только на свои силы. Хорошо работала полковая артиллерия: несколько танков подбили, и это на какое-то время облегчило наше положение. Ко мне в штаб привели двоих пленных танкистов. Это были молодые, здоровые ребята, на вопросы переводчика отвечали охотно. Сказали, что против нас в бой вводится 17-я танковая дивизия генерала фон Тома, героя Испании, их дивизия — студенческая, а сами они студенты Галльского университета, будущие философы. Я спросил: «Это что же, у вас уже и студентов в армию стали брать?» — «Нет, мы добровольцы, у нас сейчас каникулы, вот и решили повоевать, а то война скоро кончится». У немцев мы взяли памятки по борьбе с нашими танками, откуда впервые узнали, что у нас есть такие танки — Т-34… Успешно развивалось наступление 624-го и 409-го стрелковых полков, поддерживаемых батареями 278-го артполка. В районе деревни Незнань они стремительной атакой обратили в бегство 19-й пехотный полк противника, разгромили его штаб и захватили трофеи: орудия, автомашины, велосипеды и пленных. Особенно отличилась рота лейтенанта Аветика Нагопетьяна: обратила в бегство целый батальон гитлеровцев. Этот человек словно был рожден для войны, умел организовывать и сплотить любой коллектив и выполнить, казалось бы, невыполнимую задачу. Овладев деревнями Казкань и Киселева Буда, передовые подразделения этих полков уже выходили к Варшавскому шоссе, когда против них были брошены части 78-й штурмовой и 17-й танковой дивизий. Несмотря на героизм наших бойцов, гитлеровцы постепенно начали одолевать танками. Пехота залегла, а между танками и артиллеристами разгорелись яростные дуэли. Артиллеристы старшего лейтенанта Ильченко 278-го легко-артиллерийского полка у деревни Незнань подбили три танка. Соседняя батарея лейтенанта Братушевского сожгла два, уничтожила командный пункт, подавила огонь минометной батареи, несколько пулеметных точек, разбила несколько автомашин с пехотой. На много километров гремела канонада упорнейших боев. Командование противника, решив приберечь силы наземных войск, обрушило на наши части мощь своей авиации. Три дня, с 7 августа, против нашего наступающего 45-го стрелкового корпуса работал почти весь 2-й воздушный флот люфтваффе под командованием Кессельринга. Авиация нанесла нашим войскам серьезные потери и фактически сорвала ввод в прорыв 21-й кавалерийской дивизии полковника Кулиева. Перевес был явно на стороне противника, но наше командование требовало от войск наступать… Шапошников А. В.: — К полудню на КП полка приехал полковник Гришин, и сходу: «Почему топчетесь на месте? Те два полка уже на шоссе вышли!» И пообещал меня расстрелять, если не возьму Милославичи. Видимо на него тоже сверху давили. Я доложил о больших потерях, сказал, что в бой брошены все наличные силы. — «Что еще осталось в резерве?» — «Только химвзвод Степанцева?» — «Горьковчане? Давай их сюда, других мне и сотни не надо!». Еще утром нам прислали пополнение, какую-то дорожную роту, совершенно неподготовленную ни в боевом, ни в моральном отношении. Ладно бы просто убегали с позиций, а то некоторые еще и по своим стреляли, в спины. Пришлось поставить в заградотряд взвод Степанцева, и вот этих дорожников-бегунцов они то и дело ко мне приводили. Одного парня привели, Гришин его увидел: «Да тебя же второй раз приводят!» — «Дяденька, там стреляют, убьют…», и заревел, как ребенок. Гришин только рассмеялся: «Ну и войско!» Командир батальона капитан Осадчий просто отказывался от такого пополнения. Зато кадровые бойцы дрались превосходно, стойко. Если уж зацепились, то, как корешок, ничем его не выбьешь из окопа. В атаку на пулеметы шли, не считаясь со смертью… Мельниченко И. И., адъютант командира дивизии: — Немецкие танки то и дело атаковали наши позиции, форменным образом издевались. У нас был всего один танк, КВ, он стоял рядом с наблюдательным пунктом дивизии и не стрелял даже тогда, когда немецкий танк подошел очень близко. Наверное, не было снарядов. В это время полковник Гришин открытым текстом запросил по радио, что категорически запрещалось: «Яша, я тебя прошу, дай авиацию, подави танки, даю координаты… Я задыхаюсь». Вскоре прилетели три истребителя, полетали над полем боя и улетели. Видимо, невозможно было различить, где наши, а где противник. Яша — это Яков Крейзер, он учился вместе с Гришиным в академии, они были друзья. А на следующий день нам прислали 80 собак, истребителей танков. Скоро танки врага пошли в атаку, но ни одна собака под танк не пошла, все разбежались по полю. Прижимались к нашим солдатам, некоторые сами взрывались, а в основном только создали нам больше проблем… Командиры начали организовывать новую атаку, поднимать наполовину поредевшие батальоны. И вновь бой закипел по всему полю, разрывы снарядов слились в сплошной гул. Только полковая артиллерия 771-го полка за первые сутки боя выпустила полторы тысячи снарядов. Все поле на подступах к Милославичам было в воронках, воздух пропитан порохом и смрадом от трупов. Перебежка за перебежкой, все реже цепи. Ранен командир 3-го батальона капитан Горбунов, его заменил комиссар полка Васильчиков. Ранен комбат-1 майор Московский, выбиты почти все командиры рот и взводов, ранены офицеры штаба полка Пронин, Бакиновский, Лукин, Василевский, заменявшие командиров рот. Политрук Андрианов, раненый, заменил убитого командира роты. Бой, не стихая ни на минуту, продолжался несколько часов подряд… Меркулов К. И.: — На кладбище убитые лежали грудами. Многие раненые стонали и просили пить. Тела убитых и земля вокруг чернели от крови. От деревьев остались одни расщепленные пни, на земле не было ни одного живого места… Дзешкович И. А.: — Помню, лежит убитый в каске, а лицо на солнце так распухло, что вылезло из-под каски, как тесто. Весь распух, запах от него, а пригляделся — я же с ним три дня назад разговаривал, такой хороший парень, москвич… Шапошников А. В. — В тот день нам прислали десять человек политбойцов, секретарей и работников обкомов компартии Белоруссии. Как я не хотел их брать, Канцедал еще обругал меня за это по телефону. Это были совершенно не знавшие военного дела люди, в большинстве пожилые, к тому же необмундированные. К вечеру все они выбиты снайперами: их штатская одежда особенно выделялась в поле… Вот их имена, выбитые на мемориальной доске в селе Милославичи: Савалов А. И., третий секретарь Белостокского обкома, Анисковец В. Т., секретарь Глубокского райкома, Печенко П. Г., секретарь Браславского райкома, Петербурцев И. С., секретарь Мядельского райкома, Прохоров М. А., заведующий особым сектором Вилейского обкома, Макаров Н. Ф., заведующий сектором Вилейского обкома компартии Белоруссии. Но атаки продолжаются. Вновь и вновь поднимаются бойцы, в каком-то исступлении, словно это был последний, решающий бой войны… Свиридов В. В.: — В бой бросили и нас, артиллеристов. Пушек у нас не было, и атаковали в пешем строю. Вел нас сам майор Малых. На кладбище стоял сущий ад, как при Бородино: дрались, чем попало, в основном в рукопашную. Наш старшина Иваница семерых немцев штыком заколол. И сам был ранен, причем в глаз, но не уходил из боя. И немцы озверели, не отступали. Помню, даже пленные раненые немцы у нас в ближнем тылу и то орали, не давали себя перевязывать… Это была последняя атака комиссара 771-го полка Петра Васильчикова… Иванов Е. В.: — Найти комиссара ночью на поле боя не удалось. По-видимому, он, напрягая последние силы, отполз в камыши, где и скончался. Убитых на поле боя было столько, что всех не осмотреть. Все мы, оставшиеся в живых, не скрывали слез, узнав о его гибели. Это был храбрейший человек, и сколько он в этот день сделал, сколько раз поднимал людей в атаку… Настоящий комиссар, имена таких людей надо золотом на мемориальных досках писать… По воспоминаниям Шапошникова, Васильчиков позвонил ему из цепи и сказал, что сейчас придет в штаб. Не пришел. Найти тело комиссара полка тогда, в темноте, не удалось. Только к вечеру бой стал постепенно стихать… Ляшко П. А., старший писарь штаба 771-го стрелкового полка: — В истоптанной ржи то и дело попадались трупы наших солдат, стоял тошнотворный запах. В одной воронке глотнули по наперстку спиртика, и вдруг слышим протяжную украинскую песню. Наумов сказал: «Я же говорил: как полтавчане запоют, так все и стихнет». Так странно было слышать песню в этом аду… Тюкаев В. Г, помощник начальника штаба 771-го стрелкового полка: — Вот уже отправлен в тыл раненый командир полка полковник Мажурин, не нашли убитого комиссара Васильчикова, выбыли из строя все командиры штаба. Остались Шапошников и я. В это время звонит по телефону полковник Гришин и требует от Шапошникова лично поднять людей в атаку. Шапошников спросил Гришина: «Я пойду поднимать людей в атаку, а кому прикажете передать командовать полком?» — «Кто с тобой есть?» — «Кроме Тюкаева — никого», — «Пошли Тюкаева». Взял я десять человек бойцов из комендантского взвода, которых знал лично и надеялся на них, и пошел в боевые порядки. За мной связисты потянули связь. Рожью прошли хорошо, а когда вышли на открытое поле, немцы открыли по нам огонь. Перебежками от одного бойца к другому стал поднимать людей в атаку. Все это на виду противника, он открыл такой огонь, что нельзя головы поднять. Солдаты закрывались трупами. Мне подали связь, немцы заметили это, и, чувствую, снайпер взял меня на прицел. Одна пуля стукнула рядом в землю, вторая. В меня не попал. Примерно через два часа ко мне пришел комиссар Наумов, я доложил ему обстановку, да он и сам ее видел, соединились с Шапошниковым, он приказал оставаться на месте до темноты, а потом прибыть на КП полка. Наумов несколько раз поднимал на штыке каску и тут же следовал снайперский выстрел по каске… Оценив обстановку, капитан Шапошников доложил командиру дивизии о потерях, о непосильной для полка задаче. В батальонах оставалось по 100—150 человек, командный состав был выбит почти полностью. Люди были измотаны до предела. На весь полк осталось четыре орудия. Через полковой медпункт за двое суток боев прошло около 800 раненых. Продолжать наступление означало загубить полк. Противник имел танки, мощную артиллерию, минометы, в промежутках между атаками наши боевые порядки бомбила немецкая авиация. Хотя противнику были нанесены серьезные потери: дивизия вывела из строя до 2500 гитлеровцев, 20 танков и много другой техники, и некоторые подразделения вышли к Варшавскому шоссе, тем не менее, тактический успех не перерос в оперативный. Утром 9 августа из района западнее Рославля в направлении на юг на боевые порядки 137-й стрелковой дивизии перешел в наступление 24-й моторизованный корпус противника. Наступление корпуса было началом большой операции 2-й танковой группы Гудериана, заходившей во фланг и тыл Юго-Западному фронту. В итоге это наступление гитлеровцев окончилось для Красной Армии тяжелым поражением под Киевом. Соединения 45-го стрелкового корпуса, измученные беспрерывными и кровопролитными атаками, не могли отразить это наступление противника… Ляшко П. А.: — Немцы начали с мощной артподготовки, потом пошли танки и пехота. Хорошо было видно, как на боевые порядки полка надвигаются несколько бронированных чудовищ. Остатки наших батальонов начали отходить с поля перед Милославичами к лесу и высоткам позади кладбища. Прикрывать отход осталась рота, человек тридцать пять, и два пулемета. Мы бежали навстречу стрелявшим над нашими головами орудиям, их оставалось здесь только два. Впереди нас гнали две упряжки с орудиями, рядом бежали несколько человек. Помню, что рядом был комсорг полка Панфилов, какой-то связист кричал ему, чтобы он скинул плащпалатку — хорошая мишень! Только он это крикнул, как Панфилова и убило. Кругом рвались мины, а потом у меня появилось ощущение, что за мной уже никто не бежит. Оглянулся — идет только капитан Лукин, согнулся, бледный. — «Как вы?», спрашиваю. — «Ничего. Но вот кровь…». Присел он на пенек, согнулся от боли. По дороге с грохотом неслась повозка, я ее остановил, помог Лукину в нее сесть. Откуда-то появились наши — лейтенант с тремя бойцами, вместе побежали к высоткам, откуда стреляли орудия взвода лейтенанта Агарышева. Пехоту немцев отсекали от танков счетверенные зенитные установки лейтенанта Христенко. Тогда они всех нас спасли… Именно благодаря мужеству артиллеристов батареи старшего лейтенанта Похлебаева и зенитчиков лейтенанта Христенко, бойцов роты прикрытия, атака противника захлебнулась, и 771-й полк вышел из-под танкового тарана, не был ни окружен, ни раздавлен танками. Удалось избежать окружения 278-му ЛАП, управлению дивизии, тыловым подразделениям, но основные части 624-го и 409-го полков попали в кольцо. К этому времени оба этих стрелковых полка понесли большие потери, а в 409-м был убит его командир, полковник Михаил Корниенко. Связь со штабом дивизии была нарушена, бойцы и командиры этих полков выходили из окружения разрозненно, мелкими группами. Вновь отходила дивизия, оставив на поле боя своих погибших бойцов непохороненными… Миронов Е. И., житель села Милославичи: — После боя немцы несколько дней не разрешали появляться на поле боя, а там были еще раненые, просили помощи. Тех, кто ходил туда, немцы задерживали и избивали. Лишь спустя несколько дней они собрали все село с лопатами на захоронение трупов. На каждую группу местных жителей был назначен один немец-надсмотрщик. Несколько дней мы сносили трупы в небольшие могилы, по два, четыре, шесть человек, и закапывали. Во время этого захоронения некоторые трупы начали разлагаться, но многие лежали, словно только что умершие. Мы пытались собрать документы убитых, но за это немцы избивали прикладами. Удалось сохранить документы всего восемнадцати человек… …Старинное белорусское село Милославичи в нескольких километрах от Варшавского шоссе между городами Кричев и Рославль. Еще несколько лет назад сельская церковь стояла в снарядных отметинах: с ее колокольни вел в 41-м огонь по нашим наступающим бойцам немецкий пулеметчик. Сейчас церковь реставрируется, не видно и снарядных отметин, оставленных на ее стенах в 41-м артиллеристом сержантом Ленским. Глядя на свежевспаханное поле, трудно представить, что тогда в августе 41-го, здесь царила смерть. На памятнике погибшим в центре сельского кладбища всего несколько фамилий, это тех, у кого нашли документы. На самом деле, на этом поле и на кладбище погибли тогда в бою не менее 400 наших солдат. Мария Степаненко, одна из последних местных жителей, которая помнит, что происходило здесь в начале августа 41-го: — От края и до края, все поле было в телах погибших, — рассказывает она. — Наши как поднимутся в атаку, так их с кладбища пулеметом. Взяли кладбище, так с церкви немцы стреляют. Убитых мы потом прикапывали в ямках. Житель Милославичей Сергей Сташевский останки нашего солдата нашел два года назад на своем огороде. Рядом лежала винтовка и радиостанция. Немало ему пришлось похлопотать, чтобы перезахоронить останки на кладбище… Подошли двое трактористов, что пахали поле боя. Несколько лет после войны здесь еще выпахивали кости погибших… И кто-то ел хлеб, выросший из праха погибших. Трактористы показали траншею возле кладбищенской ограды, где лежат останки нескольких десятков немецких солдат. Один из мужиков вспомнил, что местные жители, когда закапывали немцев, у одного из них нашли золотой зуб. На месте разбитых в щепки деревьев на этом кладбище давно выросли тополя. Всего 18 фамилий на памятнике нашим погибшим солдатам… Вот их фамилии, немногие из нескольких сот погибших в боях за Милославичи: батальонный комиссар П. А. Васильчиков, лейтенанты Н. И. Данилов и А. Н. Серебренников, красноармейцы В. Т. Алексеенко, А. К. Голубцов, Д. К. Ишов, П. А. Кунгуров, Н. Ф. Пистаков, В. Г. Познюк, В. Г. Ращеня, Л. Ф. Фролов, С. И. Чубаров, М. И. Макаров, Г. С. Каменский, О. Н. Мухин, М. В. Кушнерев, Н. И. Ходыкин… Мы мертвым глаза не закрыли, А живые продолжали сражаться, и мстили обнаглевшему врагу все более умело и беспощадно… Похлебаев Г. Г.: — Только мы отошли, встали на опушку леса, как со стороны Милославичей показалась колонна автомашин. У меня на огневой как раз находился майор Малых. — «Вот, ты будешь стрелять, — говорит с досадой, — А я лишь свидетелем буду». У него своих пушек не было ни одной, и людей — несколько десятков от всего полка. Я сам встал за наводчика, и когда колонна вытянулась, машин 25—30, в середине штабной автобус, скомандовал: «Я по головной машине, второе орудие по автобусу, третье — по замыкающей, огонь!» Зрелище было неописуемое: несколько машин загорелись сразу, немцы из грузовиков бросились врассыпную, мы перешли на картечь и стреляли безжалостно. А то ведь хотели просто так нас объехать, совсем обнаглели… Майор Малых в эти минуты завидовал нам белой завистью. До вечера мы простояли на этих позициях, немцы больше не совались, а ночью по приказу батарея отошла на следующий рубеж… Сливный И. А., командир батареи 45-миллиметровых орудий 624-го стрелкового полка, подполковник в отставке: — Нашей батарее было приказано оседлать перекресток дорог в деревне Питири, что северо-восточнее Милославичей. Кроме нас, артиллеристов, здесь же занял оборону третий батальон 624-го полка, в котором оставалось около ста человек, и два пулемета. Батарея заняла оборону с расчетом обстрела подходящих к деревне дорог. Трактора поставили под крышами сараев, чтобы не видно было. Мой НП был на кладбище, на высотке. На следующий день часов в десять утра прибежал разведчик и доложил, что по дороге, откуда мы пришли к деревне, движется колонна танков. Я посмотрел в бинокль и вижу, что на первом танке красное полотнище, и принял их за своих. Танки, не подозревая, что мы здесь, в деревне, на скорости въехали в улицу. Первый остановился на перекрестке, второй чуть сзади. Когда пыль рассеялась, мы увидели на башнях кресты. Я тут же скомандовал: «Огонь!», и в первые же секунды оба эти танка загорелись, так как били почти в упор, со ста метров, да и танки были легкого типа. Остальные танки стали разворачиваться для атаки и открыли по нам огонь из огнеметов. Через несколько минут вся деревня горела. Жар был нестерпимый, нас заволокло дымом, замаскировало, а танки разворачивались в поле перед деревней, и видно их было, как на ладони. Танки эти мы просто расстреливали. За ними подошли бронетранспортеры, с них спешились автоматчики, и на ходу открыли беглый огонь. Экипажи танков стали вылезать из своих машин и убегать в рожь. Наша пехота открыла по ним огонь из винтовок. Минут через двадцать бой утих, но в небе появилась «рама», а еще через полчаса прибежал наблюдатель и доложил, что с западного направления наступает пехота противника, заходит нам в тыл. В деревне начали густо рваться мины, дома пылали так, что сгорели все наши трактора. У одного орудия снарядом отбило колесо, в батарее было двое убитых и трое раненых. Нужно было уходить и спасать орудия. Я послал лейтенанта Нечаева найти лошадей, а сам пошел искать командира пехотного батальона, но не нашел никого. Лейтенант Нечаев где-то нашел две упряжки лошадей, мы прицепили к ним орудия, а неисправное, без колеса, пришлось уничтожить. Немцы были уже совсем близко. Под автоматным огнем благополучно отошли из деревни на опушку леса. Когда я последний раз посмотрел на луг, то насчитал там четырнадцать танков и четыре бронетранспортера. Одиннадцать из них горели и густо дымили, остальные стояли. Наверное, экипажи бросили их от страха. Связи с полком у нас не было, обстановки не знали, хотя и так было ясно, что впереди нас немцы: там слышалась густая стрельба. Ночью я решил идти на Климовичи. По дороге к нам присоединились несколько человек из пехоты. В Климовичах уже были немцы, начали пробираться в обход на Костюковичи, и там немцы. Какая-то у них гулянка шла, орут песни, даже нашу «Катюшу». По шуму моторов чувствовалось, что их там много. При переправе через речку Ипуть у нас был тяжелый бой, после которого пришлось оставить орудия: снаряды кончились, и лошадей всех побило. Пошли в сторону Брянска… За этот бой Иван Сливный будет награжден, но через два года спустя, орденом Красной Звезды. Маршал Советского Союза Бирюзов, в те дни командир 132-й стрелковой дивизии, в своих мемуарах писал, что когда командиру 45-го корпуса Магону принесли принятый по рации приказ на отход, он не поверил: «Наверное, ваши радисты с немцами разговаривали: отходить сразу на сто километров!» Мельниченко И. И., адъютант командира дивизии: — Я служил командиром радиовзвода роты связи 771-го полка, но, поскольку радио в начале войны мы не применяли, меня использовали для выполнения различных поручений. По рекомендации капитана Шапошникова в начале августа я стал адъютантом полковника Гришина. Полковник Яманов, начальник штаба дивизии, предупредил, что за жизнь командира я отвечаю головой. Я знал, что полковник Гришин — очень-очень строгий, не любит повторяться, поэтому вначале мне было страшновато. Но вскоре я разобрался и понял, что его строгость — всего лишь военная требовательность. Я был обязан знать всю обстановку в дивизии и постоянно информировать об этом командира, контролировать исполнение его приказов. Я же должен был и охранять командира дивизии. Человек он был необыкновенным. По складу своего характера полковник Гришин был человеком энергичным, смелым, требовательным и решительным, очень грамотным военным специалистом. Никогда не повышал голос на подчиненных, не создавал нервозности. Нередко бывало, что он садился в броневик, брал меня с собой, и ехали на передний край. После боев под Милославичами связь с корпусом была потеряна, и полковник Гришин приказал мне найти командира корпуса или его штаб, и восстановить связь. Мне были выделены две автомашины ГАЗ-АА и два автоматчика. Разыскал командира корпуса Магона, был у него целый день и только вечером получил устный приказ для командира дивизии. Видимо, мне не совсем верили, потому что со мной был и офицер штаба корпуса. Под покровом ночи проехали, уже на одной машине, вторая где-то потерялась, мимо немцев, и двинулись по их тылам к своим в дивизию. Едем через какую-то деревню — навстречу два немецких мотоцикла. Приказал шоферу: «Гнать на полной скорости!» Немцы уступили дорогу, а потом помчались за нами. Открыли огонь из пулемета, но мы подняли такую пыль, что удалось уйти… Дивизии в том месте, где мы ее оставили, уже не было. Искал полковника Гришина целые сутки, но все же нашел, передал устное распоряжение командира корпуса — отходить в указанные пункты… Драгоценные сутки, когда корпусу можно было сравнительно легко выйти из окружения, были потеряны. Начальник штаба 45-го стрелкового корпуса полковник Ивашечкин с группой командиров управления сумел избежать окружения и начал предпринимать экстренные меры, чтобы восстановить фронт. Но против двух немецких дивизий, танковой и моторизованной, у него под рукой были лишь крайне ослабленная 50-я танковая дивизия Бахарова и 137-я стрелковая полковника Гришина, которая по численности была не больше двух штатных батальонов, а по боевым возможностям и того меньше… Шапошников А. В.: — После того, как нам удалось избежать окружения под Милославичами, полк получил приказ совершить марш в район села Печары, соединиться там с танковой и кавалерийской дивизиями и вместе ударить на Родню с целью освобождения штаба 45-го корпуса. Но кавалеристов в указанном в приказе месте не оказалось, танков же в дивизии Бахарова было всего девять, да и те стояли без горючего. Наши разведчики поймали на дороге заблудившегося немецкого мотоциклиста, и тот рассказал, что в Родне их 17-я танковая дивизия. Нашими силами наступать на Родню не было смысла, хотя полковник Гришин упрямо хотел туда идти. Вскоре перед нашими позициями показались немецкие танки, мы ввязались с ними в огневой бой, и самим пришлось отходить… На следующий день пять танков из дивизии Бахарова все же прорвались в расположение штаба корпуса, но вырваться оттуда и вывести Магона им не удалось. Он погиб в ходе прорыва, так и не узнав, что ему взамен давно отмененного звания комдива, с которым он воевал после досрочного освобождения из ГУЛАГА, присвоено звание генерал-майора. Не имея сведений о судьбе штаба корпуса и его командира, в командование вступил полковник Ивашечкин. Он начал отвод уцелевших частей корпуса на линию Мглин — Сураж. Наши войска на этом участке фронта абсолютно уступали противнику, как в живой силе, так и в технике. Локтевой связи между частями не было, телефонная и тем более радиосвязь была крайне неустойчивой и ненадежной. Имевшихся у полковника Ивашечкина войск едва хватало, чтобы обеспечивать удержание хотя бы главных дорог в полосе корпуса. Части вынуждены были выполнять задачи, непосильные даже для полнокровных соединений. Не попавшие в окружение крайне измотанные и обескровленные части 137-й стрелковой дивизии фактически в эти дни сдерживали натиск целой танковой дивизии противника. Можно себе представить, что чувствовал в эти дни полковник Гришин… Война шла не так, как думалось и хотелось. Связи с 624-м и 409-м полками нет, да и остались ли они, как управляемые боевые единицы — неизвестно. Соседи — то есть, то исчезают. Связь с корпусом только через посыльных. Орудий в дивизии осталось — по пальцам пересчитать, людей — на один нормальный батальон. Положение было такое, что любой следующий день мог стать последним как для командира, так и для всей дивизии. И таких примеров летом 41-го на фронте было немало. В эти дни от каждого требовалось особое мужество и мобилизация всех сил. Мельниченко И. И, адъютант командира дивизии: — Когда отходили в эти дни, был случай — наша пехота панически бежала. Командир дивизии узнал об этом, взял с собой несколько командиров из оперативной группы управления, сел в машину и — вперед, останавливать бегущих. Пока задерживали пехоту и занимали оборону, немцы тут как тут. Мы лежали на приусадебном участке втроем: Гришин, я и один связист. Машина стояла за домом. Смотрю, немцы цепью идут прямо на нас, стреляют из автоматов. Полковник Гришин дал команду «К бою!». Заняли оборону. Но у солдата — всего пять патронов, у нас с Гришиным — только пистолеты. Мы легко могли погибнуть или попасть в плен. Я потребовал у командира дивизии немедленно отойти к машине, он отказался. Я растерялся, испугался, что он сочтет меня за труса. Но если я потеряю здесь командира дивизии? Нет, надо заставить уйти его к машине и быстрее уезжать, пока нас не ухлопали. Я напомнил, что в ответе за его жизнь, мы можем оказаться в плену, и силой стал тащить полковника Гришина к машине. — «Живым я им не сдамся», но я буквально потащил полковника к машине. Едва мы сели в машину, как по нам открыли автоматный огонь. Но только вышли из опасной зоны, опять поехали, и не в тыл, а вдоль фронта, дальше наводить порядок. Тогда нам удалось сдержать наступление противника, а ночью отошли на следующий рубеж… Коробков А. А., связист батальона дивизии, сержант: — Тем связистом был я. Полковник Гришин попросил меня прикрыть их отход, сколько смогу. — «На Героя представлю…». Стреляю, а патронов — всего ничего, и то и дело оглядываюсь: далеко ли уехали? Потом по мне из миномета стали крыть, думаю — пора уходить и мне. Пополз по огороду… Потом полковника Гришина я не один раз встречал, но все боялся напомнить ему, что обещал к «Герою» представить… Тяжелая ноша легла в эти дни на плечи командира 771-го стрелкового полка капитана Шапошникова. Нужно было так воевать, чтобы не только фашистов бить, но и своих людей по возможности сохранять. К счастью, полк был в надежных руках. Шапошников был из тех командиров, у которых бойцы знали, что если они и погибнут, то не напрасно. Кадровый военный, с большим опытом службы, умелый организатор, умный и осмотрительный, высокой культуры человек, безупречной личной храбрости. Именно на его командирских качествах держался полк в горькие дни августовского отступления. 771-й стрелковый полк в этот период был наиболее организованной и крепкой боевой единицей не только в дивизии, но, пожалуй, и во всей 13-й армии. Каждый день бои, каждый день дивизия теряла своих лучших бойцов… Похлебаев Г. Г.: — Десятого августа мы подошли к деревне Семеновке. Не успела пехота окопаться, артиллеристы едва отрыли площадки для орудий — показались немцы, накапливаются для атаки. На батарею как раз пришел полковник Гришин. Он меня хорошо знал лично с довоенного времени. Не успели мы с ним обменяться приветствиями, как немцы начали минометный обстрел. Мы с полковником залегли, но местность была открытая, в любой момент могли накрыть минами. Я говорю: «Товарищ полковник, вам тут не место, вам надо дивизией командовать». Он нехотя согласился: «Да, Похлебаев, надо идти…». Под вечер немцы начали атаку, но с фронта они нас взять не смогли, отбились. Скоро началась новая атака, уже более сильная. В разгар боя услышал, как в наш тыл прорвались немецкие танки. Я обернулся — танк сзади, в первый момент подумал, что свой. Едет на меня, я от него, впереди бежит мой командир взвода, кричу: «Разворачивай скорей орудие!» Танк меня догнал, сбил, проехал, и последнее, что вижу, пока не потерял сознание, как он мчится дальше на орудие. Больше я ничего не помню, и как остался жив — не пойму. Через много дней, когда пришел в себя, мне рассказали, что я в Курске, в госпитале, а нашли меня раздавленного танком среди трупов какие-то отходившие обозники, случайно проверили — есть признаки жизни, и положили на повозку. Говорить я начал только в октябре… Но не отвоевался Георгий Похлебаев. В его боевой биографии еще будут Сталинград, долгий путь до Берлина и штурм рейхсканцелярии. Не поверил бы тот немецкий танкист, что раздавленный им русский офицер еще станет командиром артиллерийского полка и первым советским комендантом имперской канцелярии Германии… Шапошников А. В.: — Днем отбивались, держались, сколько хватало сил, а ночью отходили на новые позиции. Утром немцы нас догоняли. Пока подтянут свои главные силы, пока подготовятся… Несколько их атак до вечера отбивали, а ночью опять марш. Отдыха не было совсем. Спать, кажется, вообще не спали. Идешь, держишься рукой за повозку, вроде спишь, на ходу. Лейтенант Тюкаев, мой помощник, если свалится где-нибудь на привале, ни за что его не поднять, никакими командами, невозможно было разбудить, как ни тряси. Так мы его спящего клали на повозку и везли… Все мы были измучены до крайней степени… Если смотрю в бинокль, глаза сами закрываются, и голова валится. Нервное напряжение было предельное. В Семеновке, надо было уходить, танки вот-вот сомнут, я говорю Гришину: «Товарищ, полковник, вставайте, надо уходить…» — «Не могу, — говорит. — Ноги отказали! Встать не могу, как парализовало». От нервного напряжения. Пришлось его некоторое время вести под руки… К утру 14 августа части дивизии подходили к селу Церковищи, что в нескольких километрах севернее города Костюковичи. Наши колонны догоняли вереницы немецких танков. Бойцы окапывались буквально на виду у немцев, торопясь, в открытом поле, под огнем. Первая атака немцев захлебнулась. Несколькими уцелевшими орудиями 771-го полка командовал начальник артиллерии дивизии полковник Кузьмин. Старший лейтенант Меркулов, начальник артиллерии 771-го полка, лично вел огонь из орудия, когда был убит наводчик. Четыре танка подожгли артиллеристы полковой батареи «сорокапяток» старшего лейтенанта Терещенко, в которой оставалось всего два орудия. Но перевес сил противника был явным, на открытой местности можно было погубить остатки полка… Канцедал П. Н., комиссар 137-й стрелковой дивизии: — В этом бою принял участие и весь штаб дивизии. Все командиры штаба сами стреляли, и попадали… Сначала немцы оттеснили нас в деревню, а потом объехали ее на танках и стали заходить с тыла. Надо уходить, а полковник Яманов, начальник штаба дивизии, все сидит один в окопчике и стреляет из винтовки. Гришин тогда еще заподозрил: не умом ли он тронулся? Сам под огнем сходил в этот окопчик и вытащил Яманова за рукав. Как мы тогда ушли из этих Церковищ — до сих пор не понимаю… …Спустя 35 лет я побывал в Церковищах. На лавочке у дома сидела слепая старушка. Она рассказала, как горело село, как по улицам отходили наши солдаты — измученные, на многих почерневшие от запекшейся крови бинты, гимнастерки были белыми от соленого пота. Женщины выносили бойцам хлеб, молоко, они ели и пили на ходу… И шли, шли… Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, А на поле вокруг Церковищ догорали еще восемь немецких танков, подожженных артиллеристами и пехотинцами. Снова уходили бойцы, оставив своих товарищей непохороненными. Возле этого села, у дороги, есть могила бойца, рассказала мне слепая старушка, про которого известно только, что был он лейтенант, москвич, по отчеству Устинович, а имя и фамилия неизвестны. Жуткая судьба ждала останки погибших у Церковищ бойцов. По данным «Могилевского поискового вестника», братской могилой для них стал глубокий заброшенный колодец. Немало бойцов предали в Церковищах земле и на месте гибели. «Одного солдата закопали рядом, в болотце, — пишет Виктор Яковлевич Корпачев, — второго — в придорожной канаве, третьего — метрах в двухстах-четырехстах от страшного колодца на огороде. Было захоронение и прямо на улице, под окном жилого дома». Как сообщает автор этой публикации Валентина Соколовская, «документы тех погибших бойцов никто не пытался искать и прятать — боялись фашистов. Чудом сохранились скудные сведения лишь об одном солдате по фамилии Воликов. Был он богатырского телосложения. Хоронили его в колодце. А когда переносили тело, из кармана выпали письмо и фотография, на которой были его сестра и две племянницы с Украины». После освобождения Костюковичского района в сентябре 43-го года встал вопрос и о должном перезахоронении солдат, погибших у Церковищ (ныне село Пролетарское) в августе 41-го. Останки солдат с полей и огородов решили снести в братскую могилу, где стоял колодец. Со временем здесь поставили обелиск с берущими за душу словами: «Куда б ни шел, ни ехал ты, но здесь остановись…». Но в 80-е годы братскую могилу-колодец стало заливать нечистотами с расположенной рядом животноводческой фермы. «И вместо того, — пишет Валентина Соколовская, — чтобы подумать о том, как оградить святыню и, может быть, даже убрать оттуда ферму, местные власти, как это ни кощунственно звучит, принесли ей в жертву солдатскую могилу. Было принято решение перенести ее в центр Пролетарского. И принимающие такое решение, похоже, не заботились о том, что практически сделать это невозможно, так как слишком глубоким был колодец, очень много покоится в нем погибших, да и немало прошло времени. Вот и перезахоронили, получается, в третий раз лишь тех, кого после войны снесли в колодец с разрозненных могил. А ту забитую телами глубокую могилу-колодец сровняли с землей, убрали обелиск…» Справка из «Могилевского поискового вестника»: сегодня на карте Могилевской области обозначены 1058 воинских захоронений. Из них 11 воинских кладбищ, 748 братских могил, 299 — одиночных. В них покоятся 285 918 павших советских солдат и офицеров, но из этого числа известны и увековечены имена только 42 700 человек. На Могилевщине не захоронены должным образом приблизительно 300 тысяч человек. После боя у Церковищ дивизия все же оторвалась от немцев и отходила в направлении городка Белынковичи к реке Беседь. Необходимо было как можно быстрей занять за рекой оборону. Переход совершался непрерывно, без часа отдыха. …Эти 40 километров от Церковищ до Беседи по маршруту полка и я прошел за один день, не остановившись ни разу… К утру 16 августа части дивизии переправились через реку Беседь у городка Белынковичи и заняли оборону на ее южном берегу… Шапошников А. В.: — Здесь мы встретили армейский зенитный полк, стоявший на позициях. Его командир очень обрадовался нашему приходу: стоял здесь несколько дней без всякой связи и приказов, а тут свои подошли, хоть и отступающие. Не помню его фамилии, но этот майор был со Звездой Героя Советского Союза. Переправились, встали здесь в оборону, решили держаться и искать связь со штабом дивизии. Вскоре подъехал незнакомый генерал из штаба армии или фронта, не помню, приказал атаковать Костюковичи и взять их. Я доложил ему, что перед фронтом полка до пятидесяти танков, как же мы будем их атаковать? Наступать в таких условиях, значит погубить остатки полка. Но генерал категорически приказал выполнять поставленную задачу и пригрозил расстрелять меня, если ее не выполню. Приказ есть приказ… Генерал уехал, а мы стали готовиться к наступлению. К счастью, скоро в полк заехал полковник Ивашечкин, и отменил этот приказ наступать на Костюковичи. — «Ты думаешь, среди генералов дураков не бывает?» — в сердцах сказал он мне тогда. А вечером этого же дня в полк приехал командир дивизии полковник Гришин, приказал сниматься и уходить на юг: танки нас обошли… Данные о составе группировки гитлеровцев на реке Беседь доставила в штаб 771-го полка группа разведчиков под командованием лейтенанта Степанцева… Степанцев А. П.: — Разведку мы проводили еще на подходах к Беседи. Был у нас каким-то чудом сохранившийся легкий танк, наверное, из дивизии Бахарова, и пара пулеметов на подводе. Александр Васильевич Шапошников предупредил перед уходом в поиск, чтобы на рожон не лезли, и мы тронулись в путь. У деревни Глинки обнаружили огромное скопление танков. Пока их считали, а местность позволяла это делать издали, слышим — бой уже в глубине идет, далеко впереди нас. Несколько часов ползали вокруг этого стойбища танков, насчитали около ста пятидесяти единиц. Наверное, это были главные силы дивизии, и двигались они компактной группой, кулаком, чтобы бить тараном. Идти дальше днем было опасно, решил дождаться вечера. В болоте обнаружили наш застрявший танк, вытащили его тросом тем, который был у нас в группе, посадил на него с повозки пулеметчиков, так и двинулись к своим. Сам я шел впереди танков. Ночью, в лесу, наткнулся на колонну танков с белыми крестами на башнях. Тишину нарушал лишь мощный и дружный храп немецких танкистов. Решил рискнуть пройти мимо этой колонны, в надежде, что немцы ночью примут нас за своих. Вступать в бой не было смысла, у нас совсем не было снарядов. Каким-то чудом прошли мимо этой колонны, немецкие часовые не остановили. А, перейдя Беседь, вышли прямо на штаб полка. Александр Васильевич мне сказал тогда: «Ну, Степанцев, я тебя уже не ждал. Иди, отдыхай до вечера…» Из Белынковичей части дивизии начали отход на Сураж… Набель Н. А., ветеринарный врач 624-го стрелкового полка: — Только мы выехали из Белынковичей — впереди машины, за ними обоз — налетели бомбардировщики, как воронье. И сразу пикируют на нас. Выскочил из кабины — бомбы сверху воют. Хотел перебежать дорогу, но чувствую, что не успею, сейчас бомбы рваться начнут, так и свалился прямо в лужу, лицом в грязь, и лежал до конца бомбежки. Было и страшно, и стыдно, и обидно. Видел краем глаза, как передняя машина понеслась по дороге и уже проскочила метров шестьсот, как ее нагнал самолет и сбросил бомбу точно в кузов. Взрыв — и машины как не было, черное облако осталось… Моисеев С. И., политрук саперной роты дивизии: — Нашей задачей, саперов, было строить переправы, а потом их же и взрывать, когда войска пройдут. По инициативе майора Туркина, начальника инженерной службы дивизии, на Беседи в качестве центральной опоры мы использовали застрявший в реке танк. Нарубили бревен, уложили, вот переправа и готова. Наших тут прошло много, даже из других частей. Когда уходили, полковник Гришин приказал взорвать переправу вместе с немцами. Вскоре подошли несколько танков и остановились. Человек пять-шесть танкистов зашли на мост, что-то лопочут, осматривают. Эх, думаю, сейчас заметят провода… Пришлось взорвать мост с этими немцами. Танки с берега открыли по нам страшный огонь, еле ушли тогда… Лукъянюк Ф. М.: — Мы подходили к станции Хутор Михайловский. Кроме моих людей, со мной было еще несколько подразделений из других частей. День был солнечный, жаркий. В полутора километрах от нас была станция, я видел, как ее летели бомбить двенадцать немецких самолетов. С комиссаром батальона мы решили сходить туда, посмотреть, что там наделали немцы. Картина у вокзала была страшная… Вперемежку лежали убитые коровы, люди, вся площадь была залита кровью. Под навесом лежала убитая женщина, по ней ползал маленький ребенок, весь вымазался в крови. У меня невольно накатились слезы, взял я этого ребенка, вижу — недалеко в огороде женщина стоит. Подошел к ней, она сначала отказывалась взять ребенка, пришлось пригрозить, только тогда взяла. Ругаю себя, что не записал фамилии этой женщины… В полном порядке начал отход из района Милославичей и 278-й легко-артиллерийский полк. Отходил организованно, сдерживая натиск крупной части противника. На боевом счету полка с начала войны было 20 уничтоженных танков врага. Смолин Т. Г., командир 278-го ЛАП, полковник в отставке: — В боевом отношении полк был подготовлен отлично. Воевали люди добросовестно, несмотря на потери. Помню, что за месяц боев я подписал 280 похоронок. Всего полка под рукой у меня никогда не было, только два дивизиона, третий по дороге попал на другой участок фронта, и связи с ним не было. Мы вообще уже ничего не боялись, страха не чувствовали. Были случаи — убивало людей на глазах товарищей, и ни у кого не было страха, одна ненависть. Никогда не было бегства, панического настроения. Полк ценили, нередко использовали как резерв армии для выполнения особо важных задач… В 278-м ЛАП подобрался замечательный командный состав. Дивизион капитана Пономарева, например, до войны считался одним из лучшим в Красной Армии. Командиры батарей старшие лейтенанты Братушевский, Ильченко, командиры огневых взводов лейтенанты Арзамаскин, Сердюков, Юдин — это были настоящие артиллеристы. Отлично знали свое дело начальник штаба полка капитан Полянцев, офицеры штаба капитаны Проскурин, Малахов и Балакин, лейтенант Зверев и многие другие. Полку постоянно приходилось выдерживать бои с танками, прикрывать тылы дивизии. Сразу же после начала отхода из района Милославичей батарею старшего лейтенанта Степана Братушевского атаковала большая колонна танков. После нескольких часов боя на поле пылало 11 вражеских танков, а остальные отступили… Зверев Л. Н., начальник артиллерийской мастерской 278-го ЛАП, впоследствии начальник артснабжения дивизии, полковник в отставке: — В разгар боя от командира полка был получен приказ: выехать в батарею Братушевского. У него было подбито два орудия и оставалось всего тридцать снарядов. Со мной были старший орудийный мастер старший сержант Вашурин, хорошо знавший свое дело, и мастер красноармеец Никольский. На огневой позиции мы увидели два поврежденных орудия, целые уже снялись на новую позицию. Быстро осмотрели повреждения. Одно орудие пришлось разобрать, этим занялся Вашурин. Мы с Никольским начали ремонтировать второе. На нем был поврежден прицел и разбита панорама. Минут через сорок его отремонтировали, быстро проверили и отправили на огневую позицию. И сразу же начался артналет. Пришлось прекратить ремонт и укрыться. От близких разрывов чувствую горячее дыхание воздуха и резкую боль в ушах. Никольский мне что-то говорит, но я ничего не слышу: оглушило. Но нужно продолжать работу, снова принялись за ремонт. Через три часа полностью отремонтировали и второе орудие. Батарея была в полном составе и снова вела бой… Но с каждым днем убывало в полку людей, связь со штабом дивизии была неустойчивой, нарушается управление, накапливается усталость и нервное напряжение, измученные кони с трудом тащат уцелевшие орудия и повозки со снарядами… В районе города Сураж управление, тылы полка и дивизион капитана Пономарева были отрезаны танками… Малахов Н. И., помощник начальника штаба 278-го ЛАП по хозчасти: — Дальше начались совсем трагические события. Послали разведку, сказали, что впереди уже танки, но потом оказалось, что это проходили наши. Потеряли время, да еще на привал по приказу командира полка, а можно было бы проскочить. Нарушилось управление, и не то, чтобы обстановка была очень уж тяжелой, а просто не знали ее, не могли в ней разобраться… Балакин В. А., помощник начальника штаба 278-го ЛАП, подполковник: — Ночью офицеры полка были вызваны к командиру на совещание. Полковник Смолин сказал: «Мы в глубоком окружении, полком к своим нам не выйти. Будем выходить группами. Приказываю: технику вывести из строя, коней распустить, каждому командиру вести свое подразделение». Мы с недоумением слушали его, и многие в душе были не согласны с этим приказом. Ведь были еще орудия, снаряды, лошади, прекрасные солдаты, а такой приказ означал роспуск полка. Не верили, что этот приказ был оправданным. Я повел группу в тридцать человек. Шли мы по следам полковника Смолина, не было карты, и так нам казалось надежней… Смолин Т. Г.: — Шли мы человек десять, вскоре осталось только четверо. Однажды под утро, еще спали, в лесу, сквозь сон слышу — автоматная очередь совсем близко. Поднял голову — немцы! Со мной лежал инструктор политотдела полка, вот забыл его фамилию, он успел застрелиться, я смотрю: батюшки мои, в голове дырка и мозг течет… Я застрелиться не успел: автоматчики вот уже рядом… Это было 22 августа 41-го года… Тяжелая судьба фашистского плена выпала полковнику Трофиму Григорьевичу Смолину. За войну он прошел несколько лагерей смерти. Чудом остался жив, когда за отказ служить во власовской армии был приговорен к расстрелу. После войны благодаря хлопотам генерала Гришина полковник Смолин был восстановлен в звании и получил орден Ленина за летние бои 41-го. Комиссар полка Макаревич и батарея старшего лейтенанта Братушевского сумели избежать окружения. Это была последняя организованная единица 278-го ЛАП, и главная заслуга в этом принадлежала комиссару Макаревичу. В тот момент, когда полк по приказу командира стал выходить из окружения отдельными группами, он не был с полковником Смолиным, а находился на батарее Братушевского. 19 августа 41-го Матвей Михайлович Макаревич принял свой последний бой. По его приказу батарея Братушевского заняла оборону в районе железнодорожного моста через реку Ипуть на станции Сураж. Вот что написал участник этого боя лейтенант П. Д. Ковалев: «…Прибежал связной и сообщил, что в лощине движется колонна немецких танков. Начался страшный бой. Люди, израненные, стояли насмерть. Когда у одного из орудий был убит расчет, комиссар Макаревич сам встал к орудию, и мы вскоре убедились, что он не только настоящий комиссар, но и отличный артиллерист. Орудия выкатили на прямую наводку, и все смешалось в какой-то кошмар. Началась страшная дуэль артиллерии с танками противника. Почти все были уже ранены, много убитых. У комиссара повисла левая рука. Тринадцать танков противника горели на поле боя. Комиссар отдал приказ об эвакуации раненых в Клинцы, а сам с горсткой артиллеристов продолжал сдерживать наседавшего врага. Здесь и погиб комиссар, Матвей Михайлович Макаревич…». Шапошников А. В.: — Когда 771-й полк вышел к Суражу, там еще дом отдыха работал, отдыхающие в пижамах ходили. Мы кричим им: «Немцы у нас на хвосте!», не верят, — «Не может быть!». А тут и мотоциклисты немецкие налетели, открыли по купающимся в реке людям уничтожающий огонь, и разгорелся бой, тяжелый, изматывающий… С большим трудом за Суражом части дивизии оторвались от противника… Моисеев С. И., политрук саперной роты дивизии: — Наша саперная рота, человек 80, в основном из Богородска и Павлова, отходила последней. Видим — догоняют мотоциклисты и танкетка. Командир роты лейтенант Минаев, сормович, дал команду рассредоточиться и прижаться к земле. Один мотоцикл сбили сразу, остальные и танкетка повернули назад, к лесу. Минаева ранило, посадили мы его на немецкий мотоцикл, и отправили к своим. А из леса по нам огонь — просто шквальный. Деревня рядом была, дома пылают как свечки. Решил отходить, но медленно, отстреливаясь. Сошли в противотанковый ров, потом к речке, в основном ползком. К ночи вышли к своим. Вдруг связной зовет меня к командиру дивизии. Сидят у палатки Гришин, начштаба Яманов, начальник политотдела Гаранин и начальник особого отдела, забыл его фамилию. Гришин завернул самокрутку и спрашивает меня: «Доложите, где вы были?». Начинаю докладывать, а Гаранин то и дело прерывает: «Овец ловили!». Действительно, по дороге мы поймали двух овец, к этому Гаранин и прицепился. Вызвали майора Зайцева, начальника разведки дивизии. — «Кто вел бой?» — «Саперы». Оказывается, мы в этом бою задержали большую колонну немцев, которая могла выйти на штаб дивизии. У меня от сердца отлегло… Начальник политотдела дивизии Гаранин вскоре был отстранен от должности за утрату партийных документов. Он доверил их хранение какому-то политруку-окруженцу, а тот исчез вместе с бумагами… За Суражом части дивизии вновь попали в окружение. Избежали его лишь тылы 771-го стрелкового полка, которые были предусмотрительно направлены командиром полка капитаном Шапошниковым в брешь между Клинцами и Унечей. Эту колонну вывели комиссар полка Алексей Наумов и начальник снабжения полка старший лейтенант Семен Татаринов. Но главные силы дивизии вновь были обойдены противником… Терещенко Б. Т.: — Видим вдалеке, примерно километр-два, параллельно нам идет, и пыль столбом, колонна автомашин. Немцы касками машут и орут, мол, рус, догоняй! А мы идем и ничего сделать не можем, ведь не бросишься наперегонки с машинами… Шапошников А. В.: — Однажды мы целый день шли за колонной, пылившей вдалеке, думали что наших, никак не догоним. Вечером выяснилось, что это немцы. За ночь обошли ее стороной… Через шоссе Клинцы — Унеча предстояло пробиваться с боем. Гитлеровцы ждали здесь наши части. Необходимо было по возможности избежать боя, сберечь силы… Шапошников А. В.: — В орешнике у деревни Ляличи мы встретили лесника. Гришин его спросил: «Сумеешь провести через шоссе?» — «Конечно!». Вел он нас всю ночь и привел на то же место, откуда вышли. Второй раз повел — опять на прежнее место вернулись, как заколдованный круг… Реутов В. К., помощник начальника оперативного отдела штаба дивизии: — В разведку на шоссе была послана группа майора Зайцева, но не вернулась. Как потом оказалось, она не смогла нас найти. Гришин его потом, в Трубчевске, за это под трибунал и отдал. Собрали вторую группу во главе с полковником Ямановым. Там были десять человек, в том числе зам. начальника связи дивизии майор Бабур, начальник связи 771-го полка Денисенко и я. Подходим к шоссе — машины ходят часто, взад — вперед. Залегли, осмотрелись, разведали окрестности и послали назад одного лейтенанта с донесением, где мы, и как лучше перейти шоссе. Ночью части дивизии пошли на прорыв, был слышен бой, но в стороне. Мы перешли шоссе этой группой, потом встретили своих из дивизии, человек сто пятьдесят, и уже с ними пришли в Трубчевск… Опять наиболее организованно выходил из окружения 771-й полк. Он как магнит притягивал к себе мелкие группы бойцов из других частей, отставших или потерявших свои подразделения. Полк постепенно обрастал автотранспортом, повозками, бойцы ловили брошенных кавалеристами коней. Личный состав полка был приучен по-хозяйски относиться к технике и имуществу, поэтому при отступлении не только ничего своего не бросали, но и подбирали брошенное другими. Большая заслуга в том, что полк и в этот раз вышел из окружения принадлежит капитану Шапошникову. 28 августа части дивизии начали выходить в пункт сбора в леса юго-восточнее города Трубчевска, пройдя за 18 дней с боями около 200 километров. Полковник Ивашечкин докладывал в штаб фронта, что в августовских боях лучше всех показали и сохранились дивизии Гришина и Бахарова. Из всех испытаний и этого тяжелого периоды войны дивизия вышла с честью, хотя ей часто приходилось выполнять непосильные задачи при крайней малочисленности и измотанности личного состава, в боях со значительно превосходящими силами противника. В пункт сбора каждый день приходили все новые и новые подразделения и группы бойцов дивизии. Успешно вышло управление дивизии, батальон связи, саперная рота, вывел своих людей майор Малых. Значительное количество бойцов привел в Трубчевск и батальонный комиссар. Михеев, теперь командовавший 624-м полком. Вскоре вышли еще несколько больших групп бойцов и командиров этого полка. Более 60 человек вывел из окружения командир батареи 624-го полка лейтенант Иван Сливный. Успешно вывел из окружения своих бойцов лейтенант Нагопетьян. Из 409-го стрелкового полка вышли несколько десятков человек, но еще длительное время в дивизию приходили группы бойцов этого полка. Несколько десятков человек привел капитан Пономарев, командир дивизиона 278-г ЛАП. Успешно вышли группы капитанов Малахова и Балакина этого полка. Дивизия была жива, хотя и напоминала до полусмерти избитого человека. Казалось, 137-я заслужила отдых, но обстановка на фронте продолжала оставаться крайне тяжелой. Танки Гудериана рвались во фланг и Юго-Западного фронта. Дивизия, так и не успев переформироваться, снова была брошена в бой, затыкать бреши на фронте.
|
© 2001—2007 Валерий Киселев (текст), |