Валерий Киселев

17. В операции «Багратион»

«Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…»

К лету 1944-го Ставка разработала план стратегической операции по освобождению Белоруссии. Первый Белорусский фронт Маршала Советского Союза Рокоссовского по плану «Багратион» должен был силами четырех армий окружить и уничтожить Бобруйскую группировку гитлеровцев и в дальнейшем главными силами наступать в направлении Барановичи — Варшава.

137-я стрелковая дивизия в составе 42-го стрелкового корпуса генерала Калганова входила в 48-ю армию генерала Романенко и с конца апреля стояла во втором эшелоне в районе города Рогачева.

В сырых, комариных, подернутых свежей зеленью майских лесах шла напряженная работа по подготовке к наступлению. Ежедневно поступало пополнение — молодые бойцы в новеньком обмундировании, бывалые воины из госпиталей в поношенных гимнастерках с нашивками за ранения и медалями. Поступала новая техника, снаряжение, боеприпасы — все это надежно укрывалось и маскировалось. Чтобы скрыть готовящееся наступление, войска зарывались в болотистую белорусскую землю.

С начала апреля в командование дивизией вступил генерал-майор Федор Никитович Жабрев, старый, опытный воин. Политотдел дивизии еще с октября 1943-го возглавлял полковник Семенов, подполковник Вольхин с 22 февраля 44-го назначен начальником штаба дивизии, на должности начальника оперативного отдела штаба дивизии стал майор Пизов. за службу тыла отвечал подполковник Прядко, оргплановый отдел штаба дивизии по-прежнему возглавлял майор Степанцев.

409-м полком командовал опытный офицер, выпускник академии имени Фрунзе подполковник Васильев. 624-й полк с конца января 1944-го возглавлял полковник Резинкин, 771-м полком второй год командовал полковник Кадиро. Третий год командовал 17-м артполком полковник Савченко.

Алисевич В. У., начальник 4-го отдела штаба дивизии:

— Для нас, штабистов, все дни были напряженными. Размещались в блиндажах, все в одном месте, рядом с комдивом. Сапог не снимал неделями. Всегда нужно было точно знать, сколько людей в дивизии, какой некомплект, вовремя составлять заявку, получить маршевое пополнение, распределить его по батальонам, всех предварительно переписать, проверить списки. Почти каждый день готовили приказ на убывших и прибывших офицеров. Вели книги погребений, надо было знать все потери. Наградные документы — здесь нужна была абсолютная точность. Одна буква могла все испортить, все по десять раз проверишь. Неаккуратных писарей мы не держали. Я не понимал: как можно работать неаккуратно. В делах был всегда порядок, все меня в дивизии знали, все уважали, замечаний никогда ни от кого не получал. Всегда чувствовал ответственность за порученное дело. Начальник штаба дивизии Тарасов запомнился как очень добрый, приятный в обращении, внимательный, заботливый, особенно к тем, кто хорошо работал. После службы считал себя не командиром, а товарищем. Приду к нему на доклад, доложу, — «Разрешите идти?» — «Погоди, — куда-то наклонится, подаст стакан водки, кусочек хлеба, себе полстакана нальет, — Давай, ты молодой, тебе можно…»

Вся штабная и оперативная работа была на начальнике оперативного отдела, а с февраля 44-го начальнике штаба дивизии Вольхине. Работал он на износ. Умница, трудяга, скромный, честный. При генерале Жабреве он был фактически как комдив. Это была совесть дивизии. Часто мы с ним встречались, если были минуты — разговаривали обо всем на свете…

Кулишов Г. В., радист штаба дивизии, старший сержант:

— Моя задача была — держать связь с полками и быстро давать данные начальнику оперативного отдела штаба дивизии. Подполковник Вольхин быстро собирал их, обдумывал и составлял боевое донесение или оперативную сводку. Мысль у него всегда работала очень четко, быстро, думал он смело. Он был настолько работоспособный, что почти не спал. Его помощник Пизов, тот спал, сидя, потом встряхнется и опять за работу. И мне спать приходилось мало, всего обволакивало сном. Пизов был такой же деловой, на них все и держалось в штабе. Они были очень добросовестные люди, болели душой за дивизию, она была для них родной…

Пизов Н. И., начальник оперативного отдела штаба дивизии, полковник:

— Вольхин дело знал отлично. Работать с ним было легко, никаких замечаний. Идеалом комдива я считаю Алферова, план боя он готовил совместно с начальниками служб. При Жабреве этим занимались только Вольхин и я, командир нам не мешал. Жабрев — грамотный, дело знал, как человек — неплохой, с ним можно было поговорить. Напрасно не ругался, умел слушать. Доверял своим подчиненным, в мелочи не лез, давал людям возможность проявить себя.

Данные оперативной сводки должны быть отправлены в штаб корпуса к четырем часам утра, данные о потерях принимали до шести вечера, а еще были боевые донесения за ночь. Наш отдел должен был быть в курсе всего, что происходит в дивизии. Отвечали за взаимодействие частей, за стыки, за все, кроме разведки. О потере управления с 43-го не могло быть и речи. Особенно тяжело было работать операторам во время прорыва обороны — у Жлобина, на Десне, когда продвижение — метрами, обстановку на карту надо было наносить вплоть до взвода. А когда шло преследование противника — это уже не играло роли.

Бывало, что комбаты врали безбожно, надеялись, что возьмут эту деревню через час-два, или соседи помогут, ведь все ушлые были. Потери немцев считали на глазок. Воевать всегда было трудно, часто бывало, что немцы отходили тогда, когда им нужно. Да и мы на рожон не лезли, зачем терять людей, создавать видимость атак. Многое зависело от инициативы комбатов, их умения использовать местность. В корпусе 137-я всегда была лучшей дивизией, ударной силой…

Валентин Вольхин — уралец, по гражданской специальности учитель математики, на фронт пошел добровольцем. В 137-ю дивизию попал с маршевым лыжным батальоном в начале 42-го года. За годы службы, благодаря своим способностям, он сделал блестящую военную карьеру. После войны закончил академию, и трагически погиб в 50-е годы в звании генерал-лейтенанта. Все, кто его знал, отмечали в нем самые лучшие человеческие качества.

…Весной 44-го в дивизию влилось значительное пополнение, но костяк ее составили солдаты и офицеры, прошедшие с боями от Орла и даже от Ефремова. В 409-м это были опытные фронтовики, за плечами которых десятки боев: комбаты майоры Сиряков и Резник, заслуженно считавшиеся лучшими командирами батальонов в дивизии. Их однополчане майор Алимов, капитаны Паличев, Цогоев, Ратин, Поставничий, Тезиков, медики Кудашев, Парамонов, Богатых, Хмельнов, Негодяев — были люди, воевавшие в полку по 2—3 года. В полку было много бойцов, которые начали воевать еще на Курской дуге, как, например, сержанты Шамаев, будущий Герой Советского Союза и Зубов, кавалер двух орденов Славы. Штаб полка возглавлял майор Филатов, политотдел — майор Цвятко.

Значительно обновились 624-й и 771-й полки, но и здесь было много ветеранов. В 624-м полку это парторг полка Александров, комсорг — Горчаков, командир батальона майор Власов, начальник артиллерии полка капитан Крылов, помощник начальника штаба капитан Ладутько, командир роты связи капитан Арбузов. В 771-м полку это начальник штаба майор Артюгин, помощник начальника штаба по разведке капитан Тумас, командир роты связи капитан Скворцов.

В 17-м артиллерийском полку костяк личного состава составляли солдаты и офицеры еще с момента формирования полка. Это полковник Савченко, майоры Зайцев, Беляков, Плескач, капитан Гуцаки, лейтенанты Симачков, Черкашин, Криворучко, замполит полка майор Белов, парторг полка капитан Сазонов, помощник начальника штаба капитан Орлов, командир батареи капитан Граница, командиры орудий сержанты Михайленко и Манкевич, старшина Одинец, разведчики и топографы Вачевских, Дюкарев, Хлусович и многие другие.

Разведротой дивизии по-прежнему командовал капитан Курусь. Многие его бойцы стали кавалерами орденов Славы, а сержант Лебедев был награжден двумя этими орденами.

В штабе дивизии и в других подразделениях по-прежнему были на своих местах майоры Алисевич и Набель, капитан Зверев, старший лейтенант Шибашов. Почти в прежнем составе работал медсанбат дивизии со знаменитыми врачами Комоцким, Шестаковым, Колесниковой, Захаровой, Гуменюком, Бронских. В санротах полков не первый год работали военврачи и фельдшеры Троицкий, Шеляховский, Бартенева, Опарина и многие другие.

В эти дни перед наступлением с новой силой развернулась в дивизии партийно-политическая работа…

Семенов М. Е., начальник политотдела дивизии, полковник в отставке:

— Главной задачей у нас, политработников, было настроить личный состав на выполнение боевых задач. Политработа это дело многогранное и всеобъемлющее. Приходилось заниматься массой вопросов, часто, на первый взгляд, далеких от политработы. Народ в дивизии был хороший, боевой, но получили большое пополнение, и вновь встала задача по сплочению людей, созданию коллективов. Во многих ротах и батальонах практически заново создавались партийные и комсомольские организации. К началу наступления в ротах количество коммунистов было по 5—10 человек, комсомольцев — по 20—25. И именно они обеспечивали наступательный порыв своих подразделений.

В политотделе дивизии работали такие опытные товарищи, как майоры Панов, Павлов, Архипов, Ермолаев, Печерский. Замполитами полков были майоры Куда, Рожко, Белов, Цвятко. Особенно хорошо помню Цвятко — боевой товарищ, выдержанный, инициативный. Комсорги полков товарищи Горчаков, Тарасов, Муравьев, Черкашин — неоднократно показали себя в предыдущих боях как герои и настоящие организаторы-комсомольцы. Хорошо помню таких товарищей, как парторг 624-го полка Александров, парторг 17-го артполка Григорьев — они прошли с дивизией всю войну, их хорошо знали и любили солдаты…

На празднование 1 мая в город Горький к шефам была отправлена делегация воинов дивизии…

Горчаков Ю. М., комсорг 624-го полка, член делегации:

— Поехали нас четверо: редактор дивизионной газеты майор Васильев, начальник артиллерии 624-го полка майор Крылов, командир саперной роты капитан Яров и я. Радость побывать в родном городе в разгар войны — не описать. Несколько дней, что мы провели в Горьком, были до отказа заполнены встречами с рабочими заводов. Майор Крылов был на Ленинском заводе, на заводе «Рулон» в Дзержинске, Васильев, Яров и я — на автозаводе и «Красном Сормове». Много было митингов, много рассказывали о фронте, отвечали на десятки вопросов. Радостно было видеть, как вдохновенно работали люди в тылу, и результаты этой работы мы ощущали во все возрастающем потоке вооружения на фронт. Мы вернулись в родную дивизию с чувством уверенности в близкой победе, знали, что тыл у нас крепкий…

Из этой поездки делегаты привезли обращение к воинам — землякам легендарного русского революционера Петра Заломова, с которым встречался редактор дивизионной газеты Дмитрий Васильев.

А на фронт в дивизию приезжала делегация горьковчан…

Пудов В. А., командир отделения 771-го стрелкового полка, полковник милиции в отставке:

— В один из дней до наступления, примерно в 10 часов утра, весь полк был построен на торжественный митинг. От делегации горьковчан нашему полку было вручено Красное знамя. Принимая его, командир полка полковник Кадиро от имени личного состава дал клятву бить врага, не щадя своей жизни. Особенно запомнились мне взволнованные, воодушевляющие патриотические выступления членов делегации города Горького. Мы знали, что они отдают все силы, чтобы снабдить фронт всем необходимым для победы…

На фронте с каждым днем нарастали темпы подготовки к наступлению…

Резник А. И., командир 2-го батальона 409-го стрелкового полка, майор:

— У меня в батальоне из примерно восьмисот человек только сто пятьдесят были обстрелянными, поэтому тренировочные занятия вели днем и ночью. Учились преодолевать инженерные полосы, вести рукопашный бой, штурмовать укрепления. Ползали по болотам, стреляли, окапывались. Залогом неуязвимости в бою, по-моему, являются три основных причины: неодолимое желание победить врага, высокая подготовленность и выучка, особое спокойствие в сочетании со смелостью в бою. Многие удивлялись моей неуязвимости в бою: три года на передовой и даже не ранен. Это объясняется тем, что еще до войны я окончил нормальное пехотное училище, имел фронтовой опыт, и конечно, в какой-то степени мне везло…

Криворучко В. В., командир штабной батареи 17-го артполка:

— Лес в излучине Днепра южнее Рогачева… Здесь каждый день шла напряженная учеба. Офицеры расположились на поляне у макета из песка, вели «огонь по целям». Обстановка менялась то и дело, командиры решали, как в тех или иных ситуациях маневрировать своими подразделениями. Полковник Савченко и его начальник штаба Зайцев корректировали. Невдалеке тренируются связисты, ездовые готовят лошадей к выводке, я со своими разведчиками занимаюсь ориентированием на местности. Потом начались проверки из дивизии, проверяя все и вся. На выводке лошадей мы особенно волновались: дело чести иметь лучших коней. Проверяли очень строго. Лошадь — главная тяга, и не дай бог выйдет из строя на марше. Лошади были настолько «выстираны», что их чистоту проверяли белым платком. И какова же была радость узнать, что наши лошади оказались лучшими во всей 48-й армии. Об этом был даже приказ, а мне — благодарность от командующего.

Недалеко от нас стояла вышка для рекогносцировки. Как-то приехала колонна «виллисов». На вышку поднялся сам командующий фронтом маршал Рокоссовский. Через несколько минут спустился, его обступили генералы и полковники. Рокоссовский — красивый мужчина, стройный, показалось — чрезмерно спокойный. Курил интересно: очень часто брал папиросу в рот. Что-то быстро объясняет, все стоят, почтительно слушают. Затем все приехавшие сели в машины, и мы не заметили — в какую машину сел Рокоссовский. Потом шутили: плохие разведчики, потеряли командующего.

К 20 июня колоссальная работа по подготовке операции «Багратион» была завершена. На огромном фронте к наступлению изготовились сотни тысяч солдат, десятки тысяч танков, самолетов, орудий. Стояла обманчивая, напряженная тишина…

22 июня — трагический в истории нашей Родины день. Третий год бушует война. Но это была уже середина войны: сломан хребет фашистской Германии, меньше года оставалось до Победы. Накануне наступления во всех частях прошли собрания, на которых был зачитан приказ о наступлении…

Залепукин Ф. П., начальник штаба 3-го батальона 409-го стрелкового полка, майор в отставке:

— Двадцать второго июня состоялось партийно-комсомольское собрание и в нашем батальоне. С докладом выступил наш комбат майор Сиряков. Он подвел итоги учебы, рассказал о боевых задачах батальона, выразил уверенность, что личный состав с честью выполнит эти задачи. Один за другим поднимались коммунисты и комсомольцы и клялись, что не пожалеют ни сил, ни жизни ради освобождения Родины. Рядовой Садов рассказал, что гитлеровцы забрали у его односельчан весь скот и хлеб, расстреляли на его глазах колхозников. У сержанта Морозова гитлеровцы повесили сестру. У кого-то из бойцов погибли братья, матери — личное горе было почти у всех, и все клялись беспощадно уничтожать гитлеровскую мразь. Вдохновенно и увлеченно говорил замполит батальона капитан Михаил Акулов. Он напомнил об ответственности коммунистов и комсомольцев за успешное выполнение боевой задачи, о воинском долге перед Родиной. Всегда уравновешенный, спокойный, чуткий, он любил людей, знал каждого коммуниста и комсомольца, и сейчас умело распределял их по подразделениям.

Последние часы перед наступлением шли особенно долго. Стрелки часов двигались томительно медленно, казалось — они застыли на месте, и только юркая секундная прыгала по циферблату, подтверждая, что время все же идет. — «Все, начинается…», — тихо сказал майор Сиряков. Было так тихо еще несколько секунд, что когда за обшивкой траншеи вдруг с шумом посыпалась земля, все невольно обернулись. И вдруг в нашем тылу вынырнули и поднялись вверх три красных ракеты. Через несколько мгновений послышался рокот, от которого задрожала и тихо застонала земля. Это ударили «Катюши». А затем открыла огонь и ствольная артиллерия. На противника хлынула лавина огня и металла. На всем фронте прорыва бушевала буквально огненная буря…

Так 24 июня 1944 года началась операция «Багратион». На Рогачевском плацдарме 1-го Белорусского фронта на участке в 17 километров тысячи орудий в течение двух часов выпустили на врага 80 эшелонов снарядов. Тысячи тонн взрывчатки и металла обрушились на вражеские траншеи, блиндажи, дзоты, переворачивая землю и сжигая все живое.

В 6 часов утра 24 июня в наступление пошли 10 дивизий первого эшелона 3-й и 48-й армий. 137-я стрелковая дивизия стояла во втором эшелоне, пока работала только вся ее артиллерия. Несмотря на мощную артподготовку, наступление сначала развивалось медленно: мешали болотистая местность и мощный ответный огонь. Лишь к 12 часам дня наши упорно штурмующие батальоны овладели второй траншеей.

Всю ночь и день 25 июня с неослабевающей силой шли бои в тактической зоне обороны противника. Гитлеровцы сопротивлялись умело и отчаянно. В это время 65-я и 28-я армии, прорвав оборону противника, вышли на оперативный простор.

26 июня на фронте 3-й армии генерала Горбатова в бой был введен 9-й танковый корпус генерала Бахарова, а 27-го в 12 часов дня после 20-клометрового марша сходу была введена и 137-я стрелковая дивизия…

Залепукин Ф. П.:

— В небо взметнулась ракета, комбат Сиряков выскочил из окопа, на миг оглянулся назад, поднял пистолет и крикнул: «Батальон! Вперед! За Родину!» С криками «Ура!» батальон дружно поднялся в атаку. Это было незабываемое зрелище: атакующих было так много, что казалось — в наступление пошла вся наша страна…

Криворучко В. В.:

— Оборона противника была почти полностью уничтожена огнем артиллерии. Передний край буквально перепахан нашими снарядами. Чувствовалось, что артиллеристы поработали от души. Кое-где валялись оторванные руки, ноги. Помню, лежит полголовы немецкого солдата, в глазу застыл смертельный страх. Повсюду обгорелые бревна из разнесенных взрывами блиндажей, вывороченная земля, ошметки разбитой техники и человеческих тел — мертвое поле…

Громов Б. Г., начальник штаба 624-го полка, полковник в отставке:

— К 23:00 26-го июня я с группой офицеров штаба полка, имея при себе роту автоматчиков, часть роты связи и полковую батарею 76-миллиметровых пушек из четырех орудий, после форсирования реки Ола вышли к деревне Якимовская слобода. Впереди в двухстах-трехстах метрах действовал взвод полковой разведки. Второй и третий батальоны форсировали Олу и двигались вслед за мной на расстоянии около трех километров. Первый батальон заканчивал переправу через Олу.

Погода стояла пасмурная, ночь очень темная. Противник отошел на следующий рубеж и перешел к обороне по левому берегу ручья западнее Якимовской слободы. При подходе к этой деревне командир взвода разведки доложил: впереди на мосту через ручей они бесшумно уничтожили немецкую охрану. У моста по обе стороны шоссе стоят два немецких орудия, направленные в нашу сторону. Слева, непосредственно у шоссе, мы слышали приглушенные команды на немецком языке.

В этой обстановке я принял решение: по возможности упредить противника в нанесении удара. Для этого рота автоматчиков, рота связи и два орудия, заняв оборону на дамбе шоссе фронтом на юг, должны были открыть внезапный огонь по скоплению немцев, а два орудия, установленные на шоссе, уничтожить немецкие орудия у моста через ручей. Через 8—10 минут наши артиллеристы первыми выстрелами поразили одно орудие прямым попаданием. По-видимому, от этого попадания взорвался приорудийный склад снарядов, и своим взрывом уничтожил и второе немецкое орудие. Артиллеристы стреляли в полной темноте, ориентируясь по шоссе и звукам, доносившимся от немецких орудий. О результатах этой стрельбы мы узнали с рассветом.

Одновременно слева от шоссе немцы численностью 500—600 человек начали атаку, ведя сильный огонь на ходу. Рота автоматчиков, рота связи и два орудия, ведя интенсивный огонь, отразили атаку немцев…

Бондаренко В. Ф., командир отделения роты автоматчиков 624-го стрелкового полка:

— Когда командир роты приказал нам приготовиться к бою, я со своим отделением расположился на правом фланге. За мной уже никого не было. Дозарядил рабочий диск патронами, выложил еще четыре диска, только успел завернуть детонаторы в гранаты — фрицы тут как тут. Идут на нас и громко галдят. В роте было много молодых из пополнения, стали отползать в кювет. Я к тому времени провоевал уже год и никакого страха не чувствовал. Открыл огонь. Человек шесть-семь немцев упали. Бросил две гранаты — в ответ бешеные крики раненых фрицев. Потом такое началось, что уже не до подсчетов. Стрельба шла до рассвета. Израсходовал я тогда четыре полных диска, еще в пяти оставалось по несколько патронов. Ухо мне пулей зацепило, стал вытирать пот с лица пилоткой, смотрю — она двумя пулями пробита. Только перед моей позицией я насчитал пятнадцать трупов, всего же немцы потеряли здесь более 150 человек убитыми. Как потом оказалось, наша рота численностью всего 35—40 бойцов, выдержала бой с немцами в количестве 500—600 человек. Мы потеряли в этом бою всего пять человек убитыми. На исходе боя командир роты поднял нас в рукопашную, и оставшиеся в живых немцы побежали…

Громов Б. Г.:

— Перед шоссе тогда лежали горы вражеских трупов. К этому времени сюда подошли второй и третий батальоны. Первый батальон подошел позднее. Об этой обстановке я тут же доложил по радио командиру дивизии и получил от него распоряжение: «Продвижение полка временно приостановить, личному составу дать отдых, принять меры предосторожности, так как не исключены повторные атаки противника»…

Полки дивизии с соседями сходу форсировали реку Ола, отбили несколько яростных контратак и погнали немцев на запад, уничтожая их на ходу. За день 27 июня дивизия прошла с боями 9 километров, освободила 17 населенных пунктов. Были захвачены огромные трофеи: 165 исправных автомашин и 23 орудия. В полосе наступления дивизии было уничтожено до 800 автомашин. В плен было взято около 700 вражеских солдат и офицеров.

Наступление нарастало с каждым часом. В ночь на 28 июня 771-й полк, наступавший в авангарде, несмотря на открытые фланги и отставание соседей, вышел к селу Титовка и сходу атаковал засевших здесь гитлеровцев. Наш 9-й танковый корпус, вышедший к Титовке утром 27 июня, переправиться в Бобруйск не мог — были разбиты мосты, и попал в тяжелое положение, отбивая атаки противника, стремящегося выйти из окружения. На помощь корпусу и на Бобруйск спешили 129-я, 108-я и 169-я дивизии армии генерала Горбатова.

С запада на Бобруйск успешно наступали дивизии 65-й армии генерала Батова, и уже в первой половине дня 28 июня эти войска приступили к ликвидации гитлеровцев на западной окраине города. Сжималось стальное смертельное кольцо вокруг Бобруйска. Всего в городе диаметром 25 километров оказалось до 40 тысяч солдат и офицеров противника. С неатакованных участков фронта к Бобруйску стекались части гитлеровцев, под ударами нашей авиации и пехоты все быстрее превращавшиеся в беспорядочные неорганизованные толпы и группы. Сражение, развернувшееся на десятках километрах, разбивалось на десятки больших и малых боев и стычек, часто молниеносных и неописуемых. Наши войска, чувствуя свое превосходство, наступали с редким энтузиазмом…

Криворучко В. В.:

— Артиллеристы не отставали от пехоты. Догнал нас замполит 17-го артполка майор Белов, был в штабе дивизии, узнал, что взяты Витебск, Орша, наши танковые части окружают Минск, бой за Бобруйск идет и с запада, наши войска наступают по всему фронту. Это было такое сообщение, что готов был расцеловать любимого комиссара! Настроение у всех в эти дни — только вперед!

Громов Б. Г., начальник штаба 624-го стрелкового полка:

— 28 июня в восемь утра на мой КП южнее деревни Якимовская слобода прибыли командир дивизии генерал-майор Жабрев и командир 42-го корпуса генерал-лейтенант Калганов и поставили задачу: составляя передовой отряд, прорвать оборону немцев в районе деревни Телуша и, наступая вдоль шоссе на Бобруйск, обеспечить продвижение войск корпуса. С утра 29 июня сходу захватить переправу через реку Березину и во взаимодействии с 409-м полком к исходу дня овладеть северной частью Бобруйска. Полк усиливается танко-самоходным полком (22 САУ-76) и гаубичным артиллерийским полком. Боевые действия полка поддерживает штурмовая авиации по вызову командира полка.

В 10 часов утра 28 июня полк атаковал противника, сходу преодолел его оборону и начал успешно наступать вдоль шоссе на Бобруйск. Пройдя 4—5 километров, в 12 часов полк был атакован с юга пехотной частью власовцев, с 5—6 пушками. В атаку они шли с громкими криками «Ура!», и очень редко стреляли только из винтовок. Их артиллерия огня не вела. Для отражения этой атаки я развернул 8—10 самоходок. Они сделали по одному-два выстрела и атакующие сдались в плен. Полк никаких потерь не понес. Эта контратака несколько задержала продвижение полка. Надо было собрать пленных в ближайшем лесу. Делали мы это так: отбирали несколько человек власовцев и посылали их в лес собирать своих сослуживцев и выводить их к нам. Все посланные вернулись и привели каждый по 10—20 человек.

В 18 часов 27 июня на холмах 8—10 километров восточнее Бобруйска полк встретил упорное сопротивление противника. Атака сходу не удалась. После короткой подготовки и ударов штурмовой авиации полк возобновил атаку и к исходу дня овладел позициями противника. Было захвачено много автомашин, орудий, минометов и взято 420 пленных из разрозненных частей противника. Путь на Бобруйск практически был открыт…

За 28 июня части дивизии уничтожили более 800 гитлеровцев, массу техники, захватили немалые трофеи, при совершенно незначительных потерях. 771-й полк сдал свой участок соседям в районе Титовки и к 17 часам 28 июня вышел к реке Березина восточнее Бобруйска. И сразу же начал готовить переправу. Чуть позже к берегу реки вышли и батальоны 409-го полка. 624-й полк весь день и всю ночь вел тяжелые бои с частями противника, не давая им пробиться в Бобруйск…

Александров А. А., парторг 624-го стрелкового полка, подполковник:

— Такая была сумятица, трескотня, это километрах в десяти от Бобруйска, на шоссе Жлобин — Бобруйск. Немцы шли массами — прямо на орудия. Наши артиллеристы стреляли прямой наводкой — только клочья летели. Мы с Арбузовым несколько раз останавливали наших солдат, когда они вот-вот начинали пятиться. Немцы вышли к штабу полка — были там только полковые разведчики, саперы, комендантский взвод. Дрались врукопашную. Помню, как немец убивал старшину, а он его одновременно срезал из автомата. Немец успел ударить нашего ножом, и оба упали мертвые. Что тут творилось — не описать. Были тут и командир полка Резинкин, и Громов, Куда — их немцы загнали в болото, наутро вылезли грязные, мокрые. На шоссе трупы лежали грудами, смрад — жара стояла, солдат рвет, был какой-то ад. Как потом все это убирали — не представляю, столько там было техники, трупов, ведь бульдозеров не было. Но главное — немцев тогда в Бобруйск не пропустили…

Малинин А. Н., командир роты автоматчиков 624-го стрелкового полка:

— Пошли в атаку, моя рота первой ворвалась в какое-то село, несколько домов там горело, немцы быстро отошли. Потом построились в колонну и двинулись по направлению к Бобруйску. Немцев встретили только вечером, но шла их на нас — лавина. Стреляли мы почти в упор, все здесь перепуталось. Утром вижу — столько кругом убитых немцев… Еле собрал своих автоматчиков, но все оказались целы. Командир полка оставил меня здесь, похоронить своих — восемь человек, из других подразделений полка, и немцев убитых закопать. А потом снова вперед, прочесывали какой-то лес, взяли человек пятнадцать пленных, целый обоз трофеев — хромовые сапоги, консервы, вино…

Салтан А. Ф., рядовой 771-го стрелкового полка, полковник в отставке:

— Немцы драпали от нас босиком! Сколько их сапог по дороге валялось… В одном месте контратаковали нас власовцы, с криком «Ура!». Взяли их несколько человек в плен, я смотрю — да это же узбеки! Взял одного за бороденку: «Ну, ты-то, дед, как мог здесь оказаться?». Идем дальше — деревня, спросил у какой-то женщины молока, и впервые в жизни увидел, как корова дрожит от страха… В деревне брошенные немцами повозки, набил за пазуху шоколада, а он начал быстро таять, потом гимнастерку еле отскоблил. И все идем, и бои, бои… Я был очень здоровый, смерти не боялся, не думал о завтрашнем дне. Дед у меня освобождал Болгарию, может быть это от него передалось…

Громов Б. Г.:

— С раннего утра 29 июня полк возобновил движение на Бобруйск. Из лесов восточнее города противник выводил войска на шоссе, пытаясь отойти в Бобруйск. На дамбе шоссе скопилась плотная колонна немцев, длиной 4—5 километров — автомашины, повозки, артиллерия. Слева и справа от шоссе было болото, труднопроходимое для пехоты. Обойти эту колонну было невозможно.

По моей просьбе штурмовая авиация нанесла несколько ударов по колонне противника. Я принял решение: танко-самоходным полком пробить дорогу на Бобруйск и обеспечить продвижение полка. Самоходчики в буквальном смысле пробили дорогу. Машины, пушки, повозки частью подавили, а часть распихали с дамбы в болото. Было захвачено много автомашин, орудий и около 1800 пленных…

Журавлев В. М., помкомвзвода разведроты дивизии, старший сержант:

— Я был старшим группы из одиннадцати разведчиков. Помню сейчас только Воликова, Золотухина, Демьяненко… К Березине мы вышли ночью. Мост взорван, лодки на берегу — дырявые. И вот на этих лодках мы и переправились на тот берег. Слышим разговоры немцев. По моей команде расползлись в обе стороны и по условному сигналу кинулись на них. Короткая перестрелка, подняли четверых живых и в свои дырявые лодки. Переехали на ту сторону, посмотрели — один из немцев полковник, и трое — офицеры. Доставили их в штаб, помню, как эти немцы говорили, что и сами хотели сдаться. Но ведь сопротивлялись же сначала!…

Жуликов В. А.:

— Штаб дивизии, а с ним и мы, радисты, едва поспевали за нашими полками. Комдив боем руководил на ходу, с машины. Ехали по шоссе, по обочинам — колонны разбитой техники в несколько рядов. В колоннах много машин, бронетранспортеров, самоходки, зенитки, и везде — трупы, трупы и трупы… Причем немцы не драпали, а погибали в бою — за турелью зенитного пулемета, за рулем автомашины. Была невыносимая жара, и в воздухе стоял ужасный трупный смрад. Идет наша рота — и солдат тошнит. То и дело на дороге попадались трупы, укатанные автомашинами, как блины. Иногда встречались колонны наших сожженных машин, кругом убитые солдаты и офицеры. Таких потерь могло и не быть, если бы не очередное наше упоение победой. По лесам бродило много немцев и те их части, кто не хотел сдаваться, шли на прорыв, сметая все на своем пути…

Семенов М. Е., начальник политотдела дивизии, полковник в отставке:

— Иные немцы сдавались сразу. Так мне попались два бэтээра и человек двадцать солдат. Мы ехали втроем на машине, схватились за пистолеты, а они стоят с поднятыми руками. Едем дальше — лежит полоса трупов немцев. Как оказалось, сначала они сдались в плен, а потом кто-то из них при обыске выстрелил из строя и убил нашего командира роты. Солдаты в отместку перестреляли всю эту группу на месте. Как их было осуждать…

Соколов Е. И., зав. делами штаба 409-го стрелкового полка:

— Части наших войск быстро продвигались на запад, а мы, строевая часть полка отстали. Ночь нас застала на опушке рощи. Поставили повозки в круг, выставили охрану из писарей и ездовых. Ночь была очень тревожной: без конца вспыхивали перестрелки, взлетали ракеты. Потом на нас стали выходить немцы, в одиночку и целыми группами. Мы их обезоруживали и усаживали возле повозок. К рассвету немцев набралось более сотни. Часам к 10 утра примчался на повозке ПНШ-1 капитан Леоненко. Он очень обрадовался, увидев нас. Оказывается, кто-то пустил слух, что на нас напали немцы. И вдруг Леоненко обратил внимание на немецкого офицера, вытащил свой пистолет и расстрелял его. Оказалось, что этот немец был переводчиком, накануне приходил в полк и рассказал, что в одной деревне много немецких солдат готовы сдаться в плен. Послали туда двоих разведчиков, с этим немцем, но он вывел наших на засаду, один разведчик погиб, а немец ушел к своим. Поэтому Леоненко и расстрелял сразу этого провокатора, опасаясь, что такое же может повториться…

Весь день 28 июня дивизии генерала Батова вели бои за Бобруйск с запада, но решающего успеха не имели. В самом Бобруйске до окружения города насчитывалось около 10 тысяч гитлеровцев, кроме того, туда все время просачивались группы из дивизий, окруженных южнее. Комендант Бобруйска генерал Гаман сумел организовать круговую оборону, приспособив к ней многие здания, на улицах были построены баррикады. В ночь на 29 июня гитлеровцы силами 10—15 тысяч человек с танками и самоходками пытались вырваться из города на участке 355-й стрелковой дивизии 65-й армии. Несмотря на отчаянные атаки, это им не удалось. Вклинившиеся в нашу оборону группы бегущих немцев уничтожались пехотой и огнем артиллерии в упор, уцелевшие откатились в город.

В ночь на 29 июня батальоны 137-й стрелковой дивизии получили приказ форсировать Березину и ворваться в город…

Артюгин Н. В., начальник штаба 771-го стрелкового полка:

— 409-й и 771-й полки форсировали Березину каждый в своей полосе, но 771-й ворвался в центр Бобруйска. Вышли мы к зданию, где размещался штаб немецкого 35-го армейского корпуса. Немцы бросили здесь много ящиков с железными крестами. Наши громили немцев в районе Бобруйска день и ночь, в небе — сотни бомбардировщиков, постоянный огонь артиллерии, чувствовался уверенный натиск нашей пехоты. Горело все, зрелище было неописуемое. Штаб в эти дни должен был обеспечить батальоны связью, боеприпасами, сведениями об обстановке, обеспечить вынос раненых. Штаб к началу операции сработался, у меня были хорошие офицеры, со своими обязанностями все справлялись…

Громов Б. Г.:

— Около 8—9 часов утра полк подошел к Березине и сходу форсировал ее по полуразрушенному мосту, хотя немцы оказывали довольно сильное сопротивление. В течение дня полк вел бой за северную окраину города. Бои распадались на преодоление отдельных очагов сопротивления противника — большие кирпичные здания и отдельные кварталы. Иногда бой принимал упорный характер, но я имел хорошие огневые средства, самоходки и беспрерывную поддержку штурмовой авиации.

В конце дня полк овладел северной частью Бобруйска, к этому времени 409-й полк совместно с частями 65-й армии овладел южной частью города…

Залепукин Ф. П.:

— Бобруйск горел. Над городом плыли гигантские черные облака гари и дыма. На фоне ночного неба сверкали сполохи. Словно из кратера вулкана откуда-то с улиц взлетали огромные снопы искр. Небо вспарывали кинжальные лучи прожекторов, тянулись пунктиры трассирующих пуль. Офицеры нашего батальона перед атакой собрались у комбата. Сели на снарядные ящики. Комбат Сиряков отдал боевой приказ, все склонились над картой Бобруйска, испещренной стрелочками, цифрами, условными знаками. На ней — план предстоящего боя. А в это время полковые разведчики во главе с Сергеем Кисляковым и инженером полка капитаном Буздаковым искали броды, переправочные средства, засекали огневые точки противника. Скоро все было готово, наконец, три красные ракеты в небо и все разом дрогнуло, ожило и устремилось к реке. Батальон действовал решительно и смело. Живая цепочка людей стремительно текла по мосту. Гитлеровцы вели огонь, но батальон уже растекался по западному берегу реки…

К 5 часам утра два батальона 771-го полка и весь 409-й полк на подручных средствах и по разбитым фермам моста переправились через Березину и завязали бои на улицах города…

Резник А. И., командир 2-го батальона 409-го полка:

— Мы должны были начать в шесть утра, но ждать не было смысла, и наступление начали в четыре часа. Переправились спокойно, без огня. Батальон шел полосой метров 300—500, по двум-трем улицам, справа продвигался батальон Сирякова. Город сильно горел, везде стоял треск выстрелов. Первое сопротивление немцев встретили только у вокзала — немцы стреляли из пулеметов. Там был сержант Шамаев с автоматчиками, они и взяли вокзал…

Залепукин Ф. П.:

— Платформа была пуста. От сгоревших вагонов остались одни остовы. Стены вокзала выщерблены пулями и осколками. На стене внутри вокзала — портрет Гитлера, изрешеченный автоматными очередями. Водокачка была настолько разбита, что удивительно, как она еще стояла. На нее забрался командир минометной роты Михаил Бондарев и оттуда корректировал огонь минометов, но фашисты огнем заставили его оттуда убраться…

Ратин Н. Г., начальник артиллерии 409-го полка, майор в отставке:

— Переправу обеспечивала артиллерия полка. Особенно большую помощь в этом оказали командир батареи 120-миллиметровых минометов капитан Поведский, начальник инженерной службы полка капитан Буздаков, начальник связи капитан Тезиков. Батальон Резника первым переправился через Березину и сразу же начал ожесточенный бой. На его поддержку работала вся артиллерия полка. Резник упорно просил максимальную помощь огнем. Удалось сначала переправить два миномета под командованием лейтенанта Якуша, а потом и остальные минометы. Я все это время был с минометчиками и помогал батальону Резника. Обстановка была напряженной до предела, фашисты метались по улицам, как шакалы, улицы были буквально усеяны трупами…

Успешно продвигались и батальоны 771-го полка. Первым переправился через Березину со своим отделением сержант Пудов из батальона капитана Мальцева. Под прикрытием огня отделения переправился взвод, а затем и рота. Сержант Пудов одним из первых ворвался в траншею, обнаружил блиндаж гитлеровцев и забросал его гранатами. Затем смельчак вошел в блиндаж, огнем из автомата уничтожил троих гитлеровцев, а одного взял в плен. Продвигаясь по улице, сержант Пудов с отделением вышел к территории мясокомбината, где за каменной стеной засела группа немцев. Наши бойцы зашли с тыла и атаковали с криками «Ура!». Сам Пудов, ворвавшись в один из цехов, огнем из автомата уничтожил троих немцев и шестерых взял в плен, вместе с пулеметами. Гитлеровцы начали разбегаться. Обнаружив еще пятерых немцев, собиравшихся удрать на машине, Пудов гранатами подорвал машину, а немцев взял в плен. За бои в Бобруйске сержант В. А. Пудов, комсорг роты, был награжден орденом Славы 3-й степени.

И такие подвиги были не единичны, героизм тех дней в дивизии был массовым. Бойцы словно соревновались между собой, действовали воодушевленно и смело.

Уличные бои шли по всему городу. Сплошной треск выстрелов, разрывы гранат, крики «Ура!» и крики ужаса, стоны умирающих…

Залепукин Ф. П.:

— Стремительной атакой батальон ворвался на улицу Дзержинского. Что удалось увидеть и запомнить: как рядовой Садов связкой гранат подбил танк, выползший из-за станционных построек, а экипаж расстрелял из автомата. Группу бойцов во главе с сержантом Пальчиковым засек фашист-пулеметчик и открыл по ним огонь. Под прикрытием огня пулемета к ним поползли фашисты, но наши их вовремя заметили и всех троих уложили. Группа гитлеровцев подползла с правой стороны дороги. Пальчиков заметил их, достал гранату, но не успел занести ее для броска, как был смертельно ранен. Нужно было поистине нечеловеческое усилие, чтобы все-таки бросить внезапно отяжелевшую гранату. Как его все уважали в батальоне… Лейтенант Геннадий Афанасьев безошибочно определял в этом аду, где прячутся фашисты. В подвале одного из домов он обнаружил фашистов, но бросить гранату не успел, одного срезал из автомата, а со вторым пришлось изрядно повозиться в рукопашной. Как он мне потом рассказывал, уже чувствовал, что силы его покидают, фашист был сильней, но все же изловчился и ударом приклада в висок уложил его.

Батальон настойчиво продвигался по улице на запад. Кругом стояли брошенные автомашины, валялись ящики, каски, оружие и повсюду — трупы. Выскочили к большому горящему двухэтажному дому, у ворот его металась женщина: «Родненькие! Фашисты детей живьем жгут! Сынки, помогайте скорей!» Тут рухнула стена, столб огня и дыма, женщина упала, забилась судорогами в плаче. Подбежала вторая женщина, страшно худая, громко рыдает мне в гимнастерку. Не сразу понял, что она кричит, наконец, разобрал: «В подвале женщины и дети». Подбежали наши солдаты, и мы бросились в подвал. Спасли всех вовремя. Как нас обнимали и целовали, плакали, что-то торопливо говорили, рассказывали, как немцы с факелами ходили по улицам и поджигали все дома подряд, а жителей расстреливали…

Лебедев Н. А., командир отделения разведроты дивизии, старшина:

— На какой-то улице мы наскочили на гитлеровца, который из зенитного пулемета стрелял зажигательными патронами по крышам домов. Полыхала вся улица. Нас такое зло взяло, что сшибли этого подлеца, раскачали и забросили в огонь ближайшего горевшего дома. Факельщиков мы в плен не брали…

Петрухин И. Н., пулеметчик 409-го полка, сержант:

— Я перебегал какую-то улицу и во дворе дома увидел старика лет шестидесяти с кинжалом в спине. Он еще тяжело вздыхал, умирая. Из дома раздавались крики женщины и немца. Я заскочил в дом, там были два немца, которые только что убили этого старика. Видимо, женщину, внучку этого старика, ждала такая же участь. Одного фрица я уложил сразу, а с другим пришлось сцепиться в рукопашную, но убил и его. Потом я еле разжал руки этой девушки со своей шеи, так она была рада спасению. Она готова была бежать вместе со мной, чтобы мстить фашистам…

А бой продолжался, безумный, кровавый. Каждая минута уносила десятки жизней… Лейтенант Паперник из батальона Резника увлек своих бойцов в атаку и погиб в одной из схваток. Пулеметчик Томилин и автоматчик Колдиков уничтожили более десятка гитлеровцев каждый. Не один десяток фрицев перебили сержанты Чередняков, Коваленко, Вохмин, Ларочкин. Фашисты метались по улицам Бобруйска, и везде их настигал шквальный огонь.

К 9 часам утра вокзал, крепость и центр города были заняты частями 137-й стрелковой. Теперь гитлеровцы были бы рады убраться из города, но путь им преграждали наши солдаты. Бои за город вели уже части нескольких дивизий. Тысячи немцев большими группами пробивали себе дорогу любой ценой. Атаковали они отчаянно, не считаясь с потерями. На роту Кошкарова наступали несколько сот гитлеровцев. Пулеметчик Сабиров, подпустив немцев на 50 метров, дал такую длинную и точную очередь, что из первой цепи атакующих почти никто не поднялся. После нескольких таких же точных очередей немцы побежали. Рота поднялась в контратаку. Остатки совершенно деморализованных гитлеровцев сдались в плен. Перед позициями роты на небольшом поле насчитали до 250 трупов, около 150 фашистов сдались в плен.

Артиллерист старший сержант Галушка впоследствии описывал в дивизионной газете подобную картину: «…Казалось, они потеряли разум — бежали прямо на орудия в полный рост, с криками, воплями. Мы открыли огонь — только клочья летят, но лезут и лезут. С полсотни снарядов выпустил — не помогает, их все больше и больше. Пули по щитку так и хлещут. Решил взяться за картечь, было у меня с ней 15 снарядов. Первый выстрел — буквально как косой. Перехожу на беглый огонь. Наконец, шарахнулись врассыпную в ужасе. Это был, пожалуй, самый удачный день в моей жизни».

Залепукин Ф. П.:

— Бой шел всего несколько часов, а казалось, что прошла целая вечность. Помню, как гитлеровцы контратаковали при поддержке трех бронетранспортеров. Наши «сорокапятчики» Ревхата Рахманова подпустили их на 150—200 метров и метким огнем уничтожили машины, а гитлеровцев заставили залечь. Особенно упорно немцы цеплялись за окраину города. Навстречу нам бил пулемет, и снаряд за снарядом посылала самоходка. Только поднимешься — шквал огня, залегли. Тогда командир первой роты Георгий Андреев решил сам уничтожить эту самоходку. Ползком он и двое бойцов подобрались в тыл пулемету и забросали его гранатами. Самоходка била из-за дома Мы видели, как они добрались до нее, как полетели граната. Развеялся дым. Где Андреев? Вижу — лежит, убитый. Только это кончилось — на поляне появилась цепь фашистов. Комбат Сиряков сам лег за пулемет. Приблизились поближе — нажал на гашетки, фашисты заметались, цепь их разорвалась.

Вскоре комбата вызвали по телефону в штаб полка. Кстати, сколько раз рвалась связь, и всякий раз ее восстанавливали благодаря отваге связистов лейтенанта Константина Кожевникова. Наверное, десятки раз он сам сращивал под огнем концы перебитых проводов. Солнце буквально палило, да и от боя было жарко. Вот уже вроде только один дом остался, за ним поле, но строчит и строчит оттуда пулемет. Под огнем подобрались к дому командир пулеметной роты Виктор Аникин и ординарец комбата Павлик Тимонин. Вдруг из дома вылетает граната и взрывается в двух шагах от них. Немецкого пулеметчика все же убили, а Аникин и Павлик были тяжело ранены. Раненых сдали санитарке Марии Паньковой. Сколько она их за этот день перетаскала… Помню, тащит Костю Макотрина, а он такой тяжелый, да еще с пулеметом. Капли пота на щеках, не может отдышаться. На редкость была чуткая и заботливая, только услышит стон или увидит раненого — ни на какой огонь не смотрит…

Кончался день 29 июня… Затихал бой. Последние оставшиеся в городе гитлеровцы сдавались в плен.

Резник А. И.:

— Прочесали лес, вижу — немцы идут навстречу с белым флагом. Сержант Зубов один привел человек 150 пленных. — «Вот, — говорит, — немцы меня поймали, веди, мол, в плен». Скоро у меня в батальоне пленных скопилось больше, чем своих солдат. Мой батальон в боях за Бобруйск потерял около 150 человек, в основном ранеными. Убило капитана Андреева, комбата-1, капитана Алябьева, командира пятой роты, капитана Аныгина, командира четвертой роты. А сержанту Зубову в конце дня большим осколком снаряда оторвало голову. Такой был прекрасный парень, хотел представить его к третьему ордену Славы. Бой кончился, пора обедать, а смрад такой, что в рот ничего не лезет. Солдаты к кухням не идут — на улицах полно машин с трофеями, даже с шоколадом, где-то выпили. Пришлось бить бутылки с вином…

Сиряков А. С.:

— Повсюду мертвые, раненых еще не всех перевязали, а солдаты уже анекдоты травят, смеются — такова жизнь на войне…

…Тридцать пять лет спустя группа ветеранов дивизии вновь побывала в Бобруйске. Прошли от моста через Березину, по которому перебегали под огнем, по мирным улицам города, где давно уже ничего не напоминает о тех страшных боях. Шли, и каждый то и дело говорил, вспоминая тот день 29 июня 44-го: «Вот здесь меня чуть не срезал немец… Тут двое наших солдат под пулеметную очередь попали… Здесь, помню, вся улица была усеяна убитыми немцами…А помнишь, как оттуда по нам из орудия стреляли…».

Дошли до вокзала, зашли в привокзальный ресторан. Заказали у официантки по сто граммов, помянуть погибших товарищей. — «Вот на этой стене у вас раньше висел огромный портрет Гитлера, — сказал Андрей Степанович Сиряков девушке-официантке, — Наши солдаты с таким удовольствием весь его изрешетили».

Громов Б. Г., начальник штаба 624-го стрелкового полка:

— После освобождения Бобруйска полк продолжал наступление вдоль Минского шоссе, но, пройдя 4—5 километров, около 18 часов был атакован противником силами до трех батальонов пехоты и батальоном танков. Бой шел до утра 30 июня. Контратаку противника полк отразил успешно. Снова взяли большое количество боевой техники, оружия, около 600 пленных. Немало пленных привели посланные нами в леса сами же немцы, ранее сдавшиеся в плен…

К утру 1 июля остатки Бобруйской группировки гитлеровцев были полностью ликвидированы. Подвижные части 1-го Белорусского фронта успешно наступали на Барановичи и Минск. И теперь каждый день приносил радостные вести: взят Могилев, взяты Слуцк, наконец — Минск!

На марше после Бобруйской операции дивизию догнала радостная весть из приказа Верховного Главнокомандующего: «За участие в освобождении города Бобуйска и проявленные при этом массовый героизм и воинское умение присвоить 137-й стрелковой дивизии почетной наименование «Бобруйская».

Громкими «Ура!» отвечали на это известие запыленные, поредевшие и уставшие, но бравые полки, и ускоряли шаг, и запевали походные солдатские песни.

А в штабах подводили итоги боев. Бобруйская операция была проведена блестяще, классически. За шесть суток боев войска фронта уничтожили и захватили 366 танков и самоходок, 2664 орудия. Противник оставил на поле боя в полосе фронта до 50 тысяч трупов. В плен сдались 20 тысяч гитлеровцев.

Бобруйская операция для 137-й стрелковой дивизии стала звездным часом, наиболее удачной и успешной за весь истекший период войны. За четыре дня боев дивизия прошла с боями 38 километров, освободила 86 населенных пунктов, в том числе город Бобруйск, форсировала две реки — Ола и Березина. В боях было убито 4264 гитлеровца, разбито 238 пулеметов, 14 орудий, 72 миномета, 12 самоходных орудий, 395 автомашин, 7 дзотов. Захвачены огромные трофеи: самоходок — 23, орудий — 48 исправных и 89 неисправных, 1120 автомашин, более тысячи лошадей. В плен было взято 4590 гитлеровцев. Из этих цифр видно, насколько весом был вклад 137-й стрелковой дивизию во фронтовую операцию, хотя в ней участвовали четыре армии и три отдельных корпуса. Почти каждый одиннадцатый фашист был уничтожен бойцами дивизии, из 20 тысяч пленных, взятых в ходе операции, почти четверть приходится на дивизию. И победа досталась меньшими жертвами относительно потерь в других операциях. Хотя для двухсот убитых это и не будет утешением…

Успех дивизии в этой операции объясняется возросшим мастерством воинов, смелостью, стремительным натиском. Отлично работали все штабы, командиры всех степеней. Особая заслуга принадлежит командирам стрелковых батальонов Резнику, Сирякову, Андрееву, Мальцеву, Власову и их солдатам. Весь личный состав дивизии сражался с редким воодушевлением. Все это было обеспечено умело поставленной политработой во всех звеньях, отличным взаимодействием всех родов войск, особенно авиации и танков, артиллерии и пехоты, нашим общим техническим и моральным превосходством над врагом.

Героизм в этих боях был поистине массовым. Верховный Главнокомандующий объявил благодарность всей дивизии. К наградам за эти бои были представлены сотни рядовых и командиров. Писари долго заполняли наградные листы на особо отличившихся.

Четко работали в эти дни все службы дивизии. Хватило работы и медикам. Особенно хорошо была налажена обработка раненых в санроте 409-го полка. Капитан медслужбы Парамонов и его помощники военфельдшеры Богатых, Хмельнов, Моисеенко, Смирнов, Мамонова и другие медики работали самоотверженно, вовремя оказывали помощь раненым, организовали их быструю доставку ив медсанбат дивизии, несмотря на сложную обстановку уличных боев и обстрел переправы…

Бронских Л. И., командир санвзвода медсанбата дивизии, майор:

— Ко времени Белорусской операции у медиков дивизии был уже большой опыт в работе. Каждый знал свое дело, свое место в работе. К началу боев были развернуты палатки и все мы были в полной готовности. В первые же часы наступления раненые к нам стали прибывать целыми машинами. За два дня боев через медсанбат прошло около 600 раненых, в том числе 50 — в тяжелом состоянии и 5—6 — неоперабельных. Сортировку раненых возглавлял врач Бари Кудашев. В работе он действовал уверенно, с молниеносной быстротой. Вскакивал в кузов машины и командовал санитарам-носильщикам: «Этого, этого и этого — в операционную немедленно!». Затем подходил к другим раненым, бегло осматривал молчаливых, и тоже командовал: «Первая, первая…», то есть тоже срочно в операционную. Тех раненых, которые кричали, значит, на крик силы еще были, он осматривал после и тоже отправлял в перевязочную. Иногда я был его помощником или самостоятельно выполнял его обязанности, но с такой быстротой, как Кудашев, работать не мог. Он умел мгновенно устанавливать степень тяжести ранения и дальнейший ход обработки раненых.

Ведущий хирург дивизии Феликс Владимирович Комоцкий говорил в ходе операции мало, как все хирурги. Бросал одно слово, кивок головы, и все его понимали. Он уверенно проводил самые сложные операции, чаще на груди и животе. Если требовала обстановка, мог работать без отдыха и двое суток. Он был примером в работе для всех врачей и медсестер. Молчал и делал, короткое слово медсестре и — работа. Ему подражали, также работали молча и быстро. В затишье Комоцкий любил попариться в бане и отоспаться. Командир госпитального взвода майор Шестаков, очень опытный терапевт — человек скромный, тихий, любил работать сам. Всегда тщательно осматривал больного, любил аккуратность в работе. Мне давал самостоятельность в работе. В трудных случаях мы с ним вместе обсуждали диагнозы. Я относился к нему с уважением, как к учителю. Грубых военных приказаний я от него никогда не слышал. Он был очень трудолюбивый, честный, скромный, гражданский человек, к спиртным напиткам не прикасался. Раненых мы обрабатывали возможно быстрее, чтобы избавить их от лишних страданий и скорей отправить в госпиталь.

Во время наступления на Бобруйск мы впервые применили эшелонирование медсанбата. То есть медсанбат ушел вперед, а мы, трое, остались на месте, с группой нетранспортабельных раненых. Своих догнали уже под Бобруйском, там нашей бригаде снова дали 10—12 нетранспортабельных и мы выхаживали их в блиндаже. У многих были осложнения в виде воспаления легких, кровотечения. Особенно трудно было, когда открытый пневмоторакс и рана свистела при дыхании. И так день и ночь без сна и отдыха выхаживали беспомощных раненых…

Захарова Т. Л., врач-ординатор медсанбата дивизии:

— И если бы только своих… В Бобруйске мы попали в немецкий госпиталь. Лестницы в здании устланы неимоверно огромными, вздувшимися на жаре трупами немцев. Во всех помещениях — десятки тяжело раненых солдат, брошенных немецкими медиками. Все с окровавленными, зловонными повязками… А разве забудешь дорогу на Бобруйск: разбитые, искореженные машины, и сотни трупов немецких солдат, убитых при бомбежках, обстрелах, разлагающихся под жарким солнцем. Навстречу — бесконечные колонны пленных гитлеровцев. Налетели немецкие самолеты, а укрыться негде, невозможно было женщине лечь в это ужасное месиво на дороге, так мы и остались в машине…

Алисевич В. У., начальник 4-го отдела штаба дивизии, майор в отставке:

— Наши уже у Минска, а там у меня родная деревня… Спросил у командира дивизия разрешения, дал он мне две машины, по двенадцать солдат в каждой. Ехать опасно, но терпения у меня не было никакого. Примчался — деревни нет, одни головешки. Соседка роется в развалинах, сказала, что мои в соседней деревне. Я — туда. Встретил отца, мать, сестер. Мог побыть с родными только два часа. В хату людей набилось! Все, что было у нас в мешках — на стол. Когда уезжали, снял с себя белье и отдал отцу, даже портянки. Все мои солдаты поступили так же, все с себя сняли. У жителей же ничего не было, одно рванье. А отца своего я больше никогда не видел, он умер той же осенью…

После взятия Бобуйска и Минска передовые части 1-го Белорусского фронта наступали столь стремительно, что 137-я Бобруйская стрелковая дивизия догнала фронт, проделав марш в 400 километров. Кстати, помогли ей в этом … сами же немцы. За Бобруйском наши солдаты захватили колонну из нескольких десятков исправных грузовиков вместе с шоферами: дисциплина не позволяла немцам бросить технику. Командир дивизии решил, что менять водителей не стоит, да и своих все равно не было, приказал посадить рядом с каждым немцем нашего солдата, в кузов — пехоту, и — вперед!

Стратегическая победа Советской Армии в Белоруссии привела к тому, что некоторое время гитлеровское командование даже не имело сил, чтобы создать хоть какой-нибудь фронт, и отводило остатки разгромленных частей на запад.

12 июля дивизия подошла к фронту, выдвинулась на рубеж реки Зельвянка, форсировала ее и после коротких боев овладела городками Мендыжеч и Лопеница-Мала. Гитлеровцы в эти дни оказывали сопротивление лишь в наиболее удобных местах, сдерживая продвижение наших войск подвижными группами автоматчиков и самоходными орудиями. Но эти небольшие силы противника за счет маневренности и мощного огня порой существенно мешали продвижению наших частей на запад.

До 21 июля дивизия шла во втором эшелоне корпуса. 48-я армия к этому времени вышла 15—20 километров южнее города Белостока и наступала в общем направлении Цехановец — Чижев — Острув-Мазовецки. Хотя войска еще не подошли к Государственной границе, они шли по землям, которые после войны отошли к Польше. Фактически вся Белоруссия была пройдена, начинались земли с польским населением. Война пошла теперь уже за освобождение братской Польши и за окончательную расплату с врагом.