Валерий Киселев

20. В устье Вислы. Победа

«Этот День Победы
Порохом пропах,
Это праздник с сединою на висках,
Это радость со слезами на глазах…»

В январских и февральских боях Советская Армия нанесла гитлеровцам новое сокрушительное поражение. Был блокирован Кенигсберг, остатки гитлеровских дивизий прижаты к морю, советские войска стояли уже на Одере в 60 километрах от Берлина. Но брать Берлин было еще рано, сначала необходимо было обеспечить стратегические фланги. Войска маршала Конева начали борьбу за Силезию, армии маршалов Рокоссовского и Жукова должны были разгромить Восточно-Померанскую группировку противника, нависавшую над советскими войсками, вышедшими к Берлину. Группа армий «Висла» готовила фланговые удары по войскам 1-го и 2-го Белорусских фронтов. На фронте только против войск 2-го Белорусского фронта на 240 километров она имела около 230 тысяч солдат, 800 танков и самоходок, 4000 орудий и минометов. Нашим войскам предстояло разгромить эту группировку, овладеть городами Кольберг, Данциг, Гдыня и сбросить противника в море.

В ночь на 24 февраля 42-й стрелковый корпус генерала Калганова, а в его составе и 137-я стрелковая дивизия получили приказ сдать свои позиции у Браунсберга соседям и передислоцироваться в район западнее Эльбинга. Дивизия получила задачу форсировать реку Ногат, один из протоков Вислы, и наступать в общем направлении коса Фрише-Нерунг. Это направление и сама коса имели для гитлеровцев очень важное значение, так как здесь еще осуществлялась единственная сухопутная связь с остатками Восточно-Прусской группировки.

После получения приказа полки дивизии свернулись в походную колонну и маршем двинулись в заданный район, где снова развернулись в боевую линию. Дивизия в качестве ближайший задачи получила приказ форсировать реку Ногат, взять город Тигенхоф и передовым отрядом форсировать Вайхзельхаф — канал. Задача дня — 12 километров была явно нереальна, хотя план боя был продуман и подготовлен очень тщательно. После тяжелейших боев в районе Браунсберга части дивизии значительно поредели,личный состав длиотельное время не отдыхал, были большие потери и в материальной части. Направление наступления изобиловало опорными пунктами в каменных зданиях, было изрезано каналами, и силы гитлеровцев практически не уступали нашим, и сражались они с отчаянием обреченных. По данным разведки дивизии противостояли два батальона морской пехоты и батальон 62-го полка 7-й пехотной дивизии, усиленные тяжелыми минометами.

В течение 26 февраля командир дивизии гвардии полковник Серебров провел рекогносцировку вместе с командирами полков и принял решение на проведение боя. Лед реки Ногат оказался крайне непрочным, и была опасность, что он не выдержит, поэтому накануне наступления лед реки пришлось усилить соломой. Морозом ее вковало в лед и он, таким образом, был усилен.

Артюгин Н. В., командир 409-го стрелкового полка:

— Дамбы на реке Ногат — высотой около четырех метров, на реке — ледоход. Но приказ есть приказ: навести переправу и захватить плацдарм. Посмотрел по карте: правее метров 500 нашей полосы наступления — шлюз. Приказал разведчикам: пройти по шлюзу на ту сторону, без шума снять охрану, занять оборону и срочно доложить, что можно переправить — только пехоту или еще и артиллерию. Разведчики доложили, что можно провести только пехоту. Приказал первому батальону переправиться на ту сторону реки Ногат по шлюзу и занять оборону. Утром немцы обнаружили там наш батальон и открыли шквальный огонь, пустили и танки. Я с командиром 17-го артполка стоял в окопе у дамбы и помогали батальону отбиваться огнем. Звоню в штаб дивизии Вольхину, докладываю обстановку. Слышу голос комдива: «Немедленно вам и Панченко быть там. Не выполните — расстреляю». Я передал этот приказ Панченко, он послал комдива подальше и сказал, что на ту сторону по обстреливаемой со всех сторон дамбе не пойдет — смерть неминуемая, а здесь еще немного поживу. Я был обязан выполнить приказ, и не из страха, что расстреляют, а потому, что боялся за батальон, немцы могли его смять. Пошел к шлюзу, за мной вереница связных и посыльных. Дошли до шлюза, залегли. А шлюз — это плотина с бетонным покрытием и на середине реки — разрыв метра четыре. Побежал первым, пули свищут, но не попадают. Восемьдесят метров пробежал на одном дыхании. За мной бежали еще пятеро, трое упали, раненые.

В домике у шлюза собралась половина батальона во главе с комбатом. Приказал занять оборону, расширить ее. Связался со штабом полка Панченко, доложил обстановку в дивизию. На следующую ночь переправились еще два батальона и «сорокапятки». Плацдарм расширили, дали возможность навести переправу, и вся дивизия пошла вперед. Немцы отошли за Вислу, оставив на берегу много раненых лошадей…

Операция началась в ночь на 27 февраля. 624-й полк скрытно переправил через Ногат один батальон, на плацдарм, занятый подразделениями соседней 170-й стрелковой дивизии и немедленно начал расширять его по дамбе в направлении местечка Хорстенбуш. Одновременно подразделения разведроты вместе с взводом автоматчиков из 409-го полка переправились на лодках через промоины в реке, где противник не ожидал переправы, и, ведя ночной поиск на западном берегу, сбили охранение на шлюзе и ворвались в Хорстенбуш, где закрепились в каменных домах. Для развития успеха командир дивизии полковник Серебров немедленно организовал переброску одного батальона 409-го полка, который к утру 27 февраля с боем очистил дома на юго-западной окраине Хорстенбуша. Развивая этот успех, 624-й и 409-й полки главными силами переправились через реку Ногат и захватили дамбу на реке.

Так в результате смелых, решительных действий и умелого командования был создан необходимый для дальнейшего наступления плацдарм — до километра в глубину и до полутора по фронту. Оба переправившихся полка за несколько остававшихся до рассвета часов переправили часть артиллерии и минометов, закрепились и установили связь со штабом дивизии.

С утра 27 февраля гитлеровцы предприняли несколько атак силами от роты до батальона, но все они были отбиты стрелками при поддержке артиллеристов 17-го артполка подполковника Панченко.

1 марта до батальона гитлеровцев атаковали батальоны 409-го полка подполковника Артюгина, занимавшие оборону в центре Хорстенбуша. Весь день шли тяжелые уличные бои. Дом за домом брали штурмом. Приходилось выкуривать гитлеровцев из каждого подвала. Артиллерия здесь была бессильна, и штурмовые группы использовали приданные дивизии ранцевые огнеметы. За два дня боев гитлеровцы потеряли 85 человек убитыми и были выбиты из Хорстенбуша. Потери 409-го полка составили 19 человек убитыми и 25 ранеными.

Несколько дней активных действий с обеих сторон не велось, а с утра 7 марта части дивизии снова перешли в наступление. После тяжелого боя было взято местечко Видау и части подошли к каналу у Гросс-Маунсдорф…

Зуев М. П., командир батальона 409-го стрелкового полка:

— Деревню Видау брал мой батальон, затем мы взяли еще две деревни, и вышли к Фюрстенау. Сосед слева отстал, связи с ним у меня не было, справа к Фюрстенау подходили два других батальона нашего полка. Немцы вели шквальный огонь из крайних домов, с кирхи — из пулемета. Почувствовав угрозу окружения, немцы стали отходить, я это увидел и дал сигнал в атаку. Взяли это Фюрстенау, и, не задерживаясь, двинулись к городу Тигенхофу, там я чуть не утонул в канале — солдаты вытащили. Роты подошли к Тигенхофу и заняли отдельно стоящие дома у железной дороги. Немцы вели огонь из орудий прямой наводкой…

К утру 9 марта после тяжелых боев, когда продвижение измерялось одним-двумя километрами в сутки, дивизия вышла к городку Фюрстенау. Здесь, помимо отошедших подразделений противника, занимал оборону батальон моряков численностью до 400 человек. Гитлеровцы засели в каменных зданиях, в подвалах, на чердаках сидели снайперы. Противник в изобилии имел пулеметы и фаустпатроны и готов был стоять насмерть.

К Фюрстенау по приказу командира дивизии выдвинулся 17-й артполк. Орудия были поставлены на прямую наводку и несколько часов наши артиллеристы беспощадно расстреливали гитлеровцев, разрушал толстые каменные стены. Потом дружно поднялась пехота батальонов майоров Жильцова, Глебова, Зуева, Мухачева. Но всеравно бой пришлось вести почти за каждый дом, выкуривать гитлеровцев из подвалов и чердаков. Наши бойцы расправлялись с гитлеровцами, применяя солдатскую смекалку, действовали смело и напористо. Так, например, действовал алтаец рядовой Российский. Несмотря на молодость, это был уже опытный солдат. Он первым из своей роты поднялся в атаку, перебежками достиг окраины, не обращая внимания на сильный огонь. От угла до угла, от дома к дому — пробрался гитлеровцам в тыл. Ворвался в дом — тремя гранатами уничтожил троих автоматчиков, бивших из окон, автоматной очередью уложил еще двоих. И снова вперед, к мосту через канал. Продвижению мешали немецкие пулеметчики, бившие из каменной казармы. С двумя товарищами рядовой Российский пробрался к этой казарме и меткими выстрелами уничтожил пулеметчиков. Путь через канал был открыт.

В уличных боях орудие сержанта Аникалова уничтожило огнем три дома с гитлеровцами — до 30 трупов насчитали потом среди развалин. Герой Советского Союза старшина Петр Одинец метким выстрелом из своего орудия подавил немецкий пулемет, мешавший продвижению, и наши бойцы сходу овладели целой улицей.

Окраину города на южном участке прикрывали два каменных здания. Местность была открытая, и гитлеровцы простреливали все подступы к окраине города и к мосту через канал. Взвод лейтенанта Зотова с двумя приданными самоходками получил задачу отбить эти два дома. На броню были посажены пулеметчики рядовые Острижко и Воронович, за машинами двинулись остальные солдаты взвода. Меткими очередями пулеметчики ударили по окнам, чтобы не дать гитлеровцам возможности вести прицельным огонь. Одновременно ударила самоходка. Из дома выскочил гитлеровец с фаустпатронами, выстрелил одним — патрон ударил в броню и не разорвался. Второго выстрела не последовало, фаустника срезал из автомата рядовой Корниенко. Развернувшись в цепь, под прикрытием огня самоходок и пулеметов взвод перешел в решительную атаку. Гитлеровцы не выдержали и бросились бежать из дома. Вслед им ударили пулеметы Острижко и Вороновича. Немцы, бросая оружие, по колено в воде удирали в город. Перерезав им дорогу, часть бойцов взвода пятерых человек взяла в плен. Пять-семь немцев в этой схватке было убито, двоих взял в плен рядовой Корниенко. Так смелой и решительной атакой, совершенно без потерь был взят важный опорный пункт и обеспечено продвижение вперед.

После взятия Фюрстенау наступление продолжалось безостановочно. Гитлеровцы продолжали сопротивляться исключительно упорно, умело используя местность, особенно каналы, по которым маневрировали на моторных лодках. Бои принимали характер схваток небольших групп, численностью по 20—30 человек. Особенно упорно гитлеровцы оборонялись в зданиях. В тех, которые занимали особенно выгодное положение, дрались, как правило, до тех пор, пока их не убьют. Не всегда могла помочь наша артиллерия, и часто снаряды были бессильны против толстых каменных стен. Выручали огнеметы и солдатская смекалка.

Так первые попытки овладеть отдельно стоящим домом, из которого гитлеровцы простреливали пространство на 2—3 километра, не имели успеха. Овладеть зданием было приказано роте капитана Ковалева. Сам командир роты, взводный лейтенант Шикарев и 15 автоматчиков и разведчиков решили перехитрить врага. Одна группа должна была атаковать справа и отвлечь внимание, а другая пробраться по болоту с другой стороны и ворваться в дом. Немцы увлеклись боем с первой группой и не заметили, как шестеро смельчаков ворвались в дом. Немцев было около двадцати автоматчиков, но дерзость и натиск наших шестерых бойцов решили исход схватки. Десять гитлеровцев были уничтожены, часть гранатами, часть прикладами, остальные убежали. Дом был взят без потерь. Но через несколько минут гитлеровцы опомнились, их было больше, и перешли в контратаку. Дом пришлось оставить, но силы теперь примерно уравнялись. По команде капитана Ковалева началась вторая атака. Снова одна группа зашла справа, а другая слева и после короткого боя гитлеровцы снова бежали из дома, а в нем осталось еще десять трупов.

Самоотверженно и умело дрались рядовые 3откин, Кулагин, Садов, Шемет, Смирнов — они первые ворвались в дом. Рядовой Садов был ранен в голову, но продолжал вести бои. Еще несколько контратак отбила наша штурмовая группа и отстояла важный рубеж, открыв дорогу нашим наступающим подразделениям. Пехота, частью на самоходках, а в основном пешком, при поддержке артиллерии продолжала продвигаться вперед.

Взвод лейтенанта Дули на двух самоходках сходу ворвался в один из фольварков, превращенный в опорный пункт. Десантники быстро спешились, ведя огонь по сторонам. К самоходкам сбегались немецкие автоматчики и фаустники, разгорелся упорный бой. Сержант Бычков уничтожил до десятка автоматчиков и фаустников и не дал поджечь боевые машины. Метко вели огонь рядовые Алешин, Ратищев, Калеко. Автоматчик Ярошевский и раненый продолжал вести огонь. Группа потеряла двоих убитыми — рядовых Мурынчика и Каранкевича, но отбила все атаки и захватила этот опорный пункт.

За трое суток заметно поредевшие батальоны продвинулись с боями на 3—5 километров и к вечеру 9 марта вышли на подступы к городу Тигенхоф. За эти дни гитлеровцы потеряли 380 человек убитыми, 25 пулеметов. Но и дивизия, и без того обескровленная, понесла серьезные потери: 50 человек убитыми и 76 ранеными.

Предстояло брать штурмом город Тигенхоф, важнейший опорный пункт гитлеровцев в устье Вислы…

Жуликов В. А., радист командира дивизии, старший сержант:

— Местность перед Тигенхофом — каналы, дамбы, форты, сплошной бетон. Вообще все это время занимались в основном «выкуриванием». Особенно работали средства поддержки, техника, и чуть-чуть пехоты. Полки уже обескровлены, помню, что пехоты у нас было очень мало. Не доезжая до города, останавливаемся в деревянном сарае. По городу била наша артиллерия, где-то впереди залегла пехота. Время — 12 часов дня. Туман или дымка, слабый снег. Успехи вроде «не очень». Тогда командир дивизии полковник Серебров, оценив обстановку, дает команду: «Все тылы, все обозы направить к Тигенхофу». Приказ надо выполнять, и со всех сторон к городу потянулись вереницы подвод и машин. У каждого шофера и ездового винтовка — получилась большая сила. Поднялась и пехота, что, было, залегла, артиллерия усилила огонь. Так и взяли город. Я до сих пор убежден, что Тигенхоф взяли в основном обозами…

Серебров М. П.:

— В течение первых дней марта мы буквально выкуривали гитлеровцев из домов и подвалов, помогали огнеметы, но и наши силы были уже на исходе, в город ворваться никак не удавалось. Что делать? Задачу надо выполнять, ведь и спросить могут за бездеятельность. Опять же — где взять силы, пополнения нам давно уже совсем не дают. Вот и говорю своему радисту Васе Жуликову: «Вызывай тылы». Он быстро связался с моим зам. по тылу и состоялся у нас разговор: «Давайте немедленно вступайте в город, он давно уже взят, а вы сидите не знаете обстановки». Прошло не более часа — смотрю со своего наблюдательного пункта — колонна автомашин с грузами, на них люди с автоматами и карабинами, идут в город. Только головная машина подошла к восточной окраине города — поднялась цепь солдат, стреляют на ходу, кричат «Ура!» — и бросились в город. Начали спешиваться солдаты с тыловой колонны, завязался бой на улицах, и квартал за кварталом быстро очистили город от противника. Опять, конечно, приходилось выкуривать немцев из подвалов и с чердаков, но гораздо быстрее и к вечеру весь город был нами занят …

Жуликов В. А.:

— Окрыленный успехом, наш комдив дал полкам «разгон», погнал батальоны вперед и сам пошел с ними. Свита комдива поредела — все в батальонах. Идем вперед, видим, что пехота заняла дом, идем туда, выгоняем пехоту, сами наблюдаем, как они берут следующий дом, догоняем их, снова выгоняем. Так наш комдив проталкивал пехоту. Прошли километра два, стало темнеть. Последним нашим опорным пунктом стали сараи. Пехота залегла где-то недалеко. Огонь со стороны немцев усилился. Откуда-то стала бить корабельная артиллерия большой мощности, море было уже недалеко. От тяжелых снарядов — страшные взрывы. Вся дорога назад на Тигенхоф начала простреливаться вдоль зенитными счетверенными установками. Комдива убедили отойти немного назад, и мы снова оказались в Тигенхофе, вышли из зоны огня просто вовремя…

Действительно, решение командира дивизии пустить в бой и тыловые подразделения имело влияние на исход боя, и моральное для залегшей пехоты, и материальное. Это было крайнее, но оправдавшее себя средство. Бои за Тигенхоф шли шесть часов. Город был взят относительно быстро, наши части, не задерживаясь, пошли вперед. К исходу дня полки форсировали Вайхзель-Хаф-канал и захватили плацдарм на его северном берегу, дивизия вырвалась вперед относительно соседей и гитлеровцы пошли на экстренные меры, вызвав огонь тяжелых калибров с кораблей, стоявших в заливе.

За 10 марта гитлеровцы потеряли убитыми более 215 человек, 48 солдат было взято в плен. Но и дивизии Тигенхоф обошелся недешево: 38 убитых и 172 раненых.

Серебров М. П.:

— Прекратив пока преследование противника, части дивизии начали приводить себя в порядок. Подошли походные кухни, стали раздавать обед и положенные сто граммов водки из трофейных запасов, которыми запаслись наши хозяйственники из встречавшихся на пути спиртовых заводов. Город Тигенхоф был совершенно пустой, всех местных жителей гитлеровцы эвакуировали, или они сами в страхе бежали, под влиянием пропаганды Геббельса, что красные всех уничтожают.

Наблюдательный пункт организовали на западной окраине города, в маленьком двухэтажном здании. На втором этаже остались немцы, муж с женой. Я побеседовал с ними через переводчика, успокоил их, что никто их не тронет, живите, как жили. Саперы проверили, нет ли в доме мин и все стали отдыхать. Но когда утром я решил зайти к старичкам, узнать, как они поживают, то с удивлением узнал, что они за ночь покончили с собой. Какая досада, ведь вечером им все объяснил, что им ничего не угрожает, а они не поверили.

Утром выяснил обстановку на участке дивизии. Противник оборонялся в 800 метрах от западной окраины Тигенхофа, на территории маслозавода. Все наши попытки продвинуться вперед успеха не имели — обойти этот завод слева или справа не было никакой возможности, потому что вся местность изрезана водными каналами, и единственная дорога, ведущая к побережью, перекрыта этим заводом, занятым гитлеровцами, как оказалось штрафниками…

С утра 11 марта наступавший 771-й стрелковый полк встретил упорное сопротивление гитлеровцев с направления Тигенхаген. К гитлеровцам подошел штрафной морской офицерский батальон, маршевый батальон, всего более 400 человек. Были подтянуты несколько батарей шестиствольных минометов. Бои с переменным успехом шли весь день, ночью наши части неоднократно отражали контратаки немцев, стремившихся атаковать внезапно.

Теперь не было такого продвижения, как в Восточной Пруссии в январе, когда проходили по 10—15 километров в день. В устье Вислы из-за совершенно специфических условия местности продвижение даже на один километр стоило больших усилий. Масса небольших поселков и отдельных зданий, густая сеть каналов со шлюзами, что позволяло гитлеровцам затапливать отдельные участки местности. В таких случаях нередко воевали на крышах, передвигались на лодках. Гитлеровцы имели здесь возможность даже небольшими силами упорно сопротивляться и вести активные боевые действия. Нередко взятие даже 2-3-х домов превращалось в целую операцию, и она планировалась тщательнее и проходила труднее, чем иное сражение в поле…

Терещенко Н. И., командир взвода 4-й батареи 17-го артполка:

— Немцы постоянно вели огонь, и чувствовалось, что огонь прицельный. Стреляли они вели с территории какого-то завода, а на высокой кирпичной трубе сидел наблюдатель и видел наши боевые порядки, как на ладони. Моему взводу было поручено снести эту трубу. Днем, на глазах противника орудие сержанта Галушки с наводчиком рядовым Егибековым выкатили поближе к переднему краю, тщательно проверили прицел, все очень спокойно — и открыли огонь. Первый, выстрел — мимо, второй — тоже. Третий попал в трубу. Но труба устояла. Приказываю стрелять бронебойным, и с третьего выстрела труба к нашей великой радости рухнула. По телефону меня вызвал командир полка подполковник Панченко, объявил благодарность расчету, а наводчику Егибекову лично и объявил о представлении к правительственной награде.

После уничтожения этой злосчастной трубы на всем участке оживился огонь нашей артиллерии, уже без риска быть засеченной и подавленной. Рядовой Егибеков был отличный солдат, очень скромный, как-то сразу вызывавший уважение. Во взводе его все очень любили, товарищ он был прекрасный. И вот в этот же день, после удачной стрельбы, собрались все позавтракать. Разместились, конечно, в окопах. Наш повар, Маша, принесла мне второе отдельно, картофель по-домашнему. После фронтовых ста граммов и поздравления командира полка все повеселели. Егибеков сидел рядом со мной, иногда украдкой посматривал. Я попросил у него миску, хотел угостить картошкой. Он с юмором ответил: «Не дам», и руку с миской направил в мою сторону. Улыбнулись, взглянув друг другу в глаза как-то по-родному. Сидевший рядом Мусин наблюдал за нами и вдруг вскочил: «Лейтенант, лейтенант! Егибеков убит!». Егибеков как сидел, так и остался недвижим, у виска показалась кровь, голова опустилась, и жизнь его оборвалась. Было тяжело-тяжело… Я до сего времени думаю, как могла пуля угодить в висок, когда он сидел в окопе.

А всего лишь за день до своей трагической гибели Егибеков, можно сказать, спас жизнь всей нашей батарее. Расположились мы у какого-то господского имения, расставили орудия со старшим лейтенантом Алошеевым, и решили одно орудие поставить на юго-восток, чуть к тылу от нас. У орудия всегда стоял кто-нибудь из расчета. В эту ночь часовым был Егибеков. ночью мы вдруг услышали винтовочные выстрелы у орудия. Быстро привел себя в порядок, подбежал к орудию, где Егибеков вел огонь из винтовки из-за щита орудия. Спрашиваю: «В чем дело, Егибеков?» Он: «Тихо, немцы…». Я пустил ракету, и в ее свете мы увидели немцев, бегущих на орудие, довольно большая группа. Быстро навел орудие, снаряд у нас всегда был в стволе, — выстрел! А потом даю команду Егибекову: «Бей картечью!». И так, передвигая ствол орудия влево и вправо, мы открыли беглый огонь. По сторонам начали пускать ракеты, поле стало освещаться, увидели, как немцы бегут обратно. Послали им вдогонку еще несколько гостинцев. Вдруг из-за реки по нас открыли огонь из бронетранспортеров. В это время старший лейтенант Алошеев сориентировался в обстановке, выкатил одно орудие к нам на помощь и. открыл огонь по бронетранспортерам и вскоре подавил их огонь. Утром на поле перед позициями были видны трупы гитлеровцев, насчитали более тридцати. Так бдительность рядового Егибекова спасла нас всех от большой беды… .

А бои за этот полуразрушенный завод продолжались…

Жуликов В. А.:

— Батальоны опять обескровлены, а наступать надо. Как всегда для пополнения батальонов начинается зачистка тылов: брали саперов, охрану из комендантского взвода, ездовых, разведчиков, добирались и до связистов. Немцы засели в заводе — метров семьсот от НП комдива. Разрыв между передовой и нашей пехотой — метров двести. После хорошей артподготовки одна наша рота, а может и неполный батальон, вышла из окопов, расположенных на опушке леса, во весь рост и пошла полем по направлению к заводу. Цепь шла медленно. В моей видимости было человек десять из цепи. Подпустив наступающих метров на семьдесят, немцы открыли огонь их пулеметов, били и из орудий. Кругом разрывы, дым, оставшиеся в живых залегли, окопались, а ночью отошли в свои окопы. Однажды этот завод поручили взять разведчикам. Человек двадцать их во главе с командирами взводов ночью проползли туда, прорвались и устроили «сабантуй». По рации доложили, что прорвались и ведут бой в заводе. А утром прибежали лишь двое. В штаб уже успели сообщить, что наконец-то этот завод взят, а под утро «этакий пассаж»…

Афанасьев Н. М, радист роты связи 624-го полка, сержант:

— Немцы там сидели за бетонными стенами и отбивались фаустпатронами. Доходило до того, что набирали добровольцев, чтобы их оттуда выкурить. Первая вылазка получилась неудачной, люди погибли. На вторую ночь наш парторг батальона набрал пять человек, но и вторая попытка не имела успеха. Люди погибли вместе с парторгом. И когда мы этих немцев стали донимать не только днем, но и ночью, они покинули этот завод, видимо на лодках, там кругом были каналы. Но людей там погубили много…

До 18 марта наши части ежедневно предпринимали попытки атаковать, но, несмотря на то, что дивизии были приданы батарея «Катюш», две самоходки, гаубичный артполк, помимо своей артиллерии, большого успеха не было. Казалось, еще одна атака, еще немного, только дружнее, но гитлеровцы держались, и силы у них не уменьшались, и огонь не ослабевая. Просто фанатично сопротивлялись в эти дни фашисты, чувствуя свой скорый конец. Это были уже разрозненные части, остатки многих разбитых батальонов и часто просто даже группы. Общее руководство действиями противника на этих участках осуществлял штаб 7-й пехотной дивизии. Наше командование от «языков» знало даже имена и фамилии командиров отдельных групп, что, например, а этом здании обороняется группа лейтенанта Ремлиха, там за каналом — группа майора Дитца, в этих зданиях группа обер-лейтенанта Мюллера, там остатки морского батальона.

Тяжелая это была весна 45-го года. Чем ближе становилась Победа, тем ожесточеннее бои. Люди умирали и в эти весенние дни, часто провоевав тысячу дней до этого, пройдя ад многих сражений. Ежедневно в мартовских боях дивизия теряла 20—25 человек убитыми и 100—150 ранеными. Немцы несли еще большие потери, как правило, в полтора-два раза больше. У нас теперь больше воевали артиллерией, не жалели снарядов, да и опыт был огромным.

Серебров М. П.:

— Немцы открыли шлюзы на каналах, и вода хлынула в Тигенхоф. Были затоплены не только подвалы, но и первые этажи. Солдаты перебрались на крыши, и чердаки. Пришлось нам Тигенхоф оставить и перейти в направлении Тигенхаген. После войны в конце июня я снова поехал в Тигенхоф, и не мог туда въехать, повсюду вода, все нижние этажи затоплены и даже из воды кое-где была видна осока. Севернее Тигенхофа километрах в трех-четырех мы подошли к каналу Вайхзелъ, в течение ночи на 12 марта переправились, а с утра 13 марта организовали наступление. Тигенхаген это маленький городок, но со всех сторон каналы шириной 2—5 метра, местность хорошо пристреляна, и гарнизон здесь был довольно сильный. Единственная шоссейная дорога была минирована, особенно мосты, их было несколько десятков. Для перехода через каналы солдаты использовали шесты — перепрыгивали с их помощью. Кто прыгал первый — отбрасывал шест через канал и бежал к другому каналу, прикрывая своих товарищей огнем. Это представить себе нельзя, а надо видеть и испытать, какие это были неимоверные трудности. Ну, хорошо, если бы эта местность не обстреливалась, было бы полбеды, а то ведь идет бой.

К исходу дня подошли к молочному заводу, что в километре южнее Тигенхагена. Здесь привели себя в порядок, пополнили боекомплект, эвакуировали раненых, уточнили задачи, и с утра 14 марта пошли на штурм городка, но встретили очень сильное огневое сопротивление. После ряда безуспешных атак перешли к обороне. Сказывалась и усталость солдат…

19 марта дивизия наконец-то была выведена во второй эшелон армии и передислоцирована в Эльбинг для несения гарнизонной службы и подготовки к новым боям. Это был единственный случай за всю войну, когда дивизию отвели с фронта на отдых…

Серебров М. П.:

— Выделенные мною квартирьеры немедленно выехали в город, а следом пешим порядком направились части дивизии. Разместились в центре города, в хорошо оборудованных казармах, а штаб дивизии в освобожденном от жителей квартале. Дал указание командирам частей расположить солдат в казармах и дать им возможность выспаться, не беспокоить некоторое время. Надо сказать, что некоторые солдаты не просыпались целые сутки.

После отдыха приступили к санитарной обработке всего личного состава, выдали свежее белье, кому требовалось — заменили обувь и обмундирование. Все это было хорошо организовано вещевой службой дивизии во главе с Тельновым Филиппом Ильичом. Продовольственной службой налаживалось нормальное питание.

Разместились части в хороших помещениях, на железных кроватях, столовые были светлые, плиты на кухне работали на электроэнергии. В Эльбинге был пивоваренный завод, там стояли огромные чаны с суслом. Наши хозяйственники все это использовали для улучшения солдатского питания. Во время обеда на столах стояли большие графины с суслом и миски с патокой. Солдаты после таких тяжелых боев и усталости попали как в санаторий. Я довольно часто бывал в столовых во время обеда и видел их довольные лица.

Люди отсыпались, отмывались, отходили от нервного напряжения многодневных боев, к солдатам вернулся нормальным внешний вид. Части жили обычной гарнизонной жизнью.

Жуликов В. А.:

— Находясь в Эльбинге, нам много довелось посмотреть, как жили немцы. Поражала немецкая техническая культура. Все сделано аккуратно, продуманно, всюду механизмы — вентиляторы, пылесосы, моторы. Везде хорошие радиоприемники — меня, как радиста, они особенно интересовали. Мебель в домах стояла хорошая, серванты, посуда, в садах все кустарники и деревья подстрижены, экономами немцы были страшными. На чердаках сложены пустые коробки. Коробка в коробку, как матрешка. Веревочки, бумага от упаковок. Русскому человеку это все казалось странным. Запасы угля или дров уложены, поколоты. На дорогах булыжник, трубы на домах оцинкованы. Жили люди неплохо. Иной раз думаешь: «Чего им еще было надо?» После боев нас часто использовали на демонтаже оборудования и погрузке станков, техники, которую гитлеровцы награбили у нас. Работали с нами и немцы, за суточный паек. Когда они перестали нас бояться, то, сверкая глазами, полными злобы и ненависти, обзывали нас свиньями, говорили: «Вот вы грабите нас, но пройдет время, и все равно мы будем жить лучше, чем вы». Хотя кто кого еще грабил, и чего им не жилось без войны…

В эти дни в штабах частей занимались еще одним важным делом: готовили наградные документы на отличившихся в последних боях. Война заканчивалась, но, как оказалось, в частях было немало солдат, воевавших порой по году и более, не получивших ни одной награды. Хранится в архиве документ, жалоба рядового Рубякова, что «все носят Красную Звезду, а у меня нет даже медали, хотя три раза ранен, а как баба появится — ей Красную Звезду через неделю». Есть документ, в котором начальник 4-го отдела штаба дивизии капитан Алисевич ругает одного из командиров, который представил к награде пулеметчицу, оказавшуюся на самом деле зав. столовой начсостава.

Еще летом 43-го был приказ командующего 48-й армией, чтобы награждали всех, кто совершил героические поступки. Приказом была осуждена практика занижения наград, командующий армией потребовал награждать отличившихся в двух-трехдневный срок, на месте, не забывать раненых. Увы, не всегда этот приказ выполнялся…

Крайне скупо награждали в 41-м, когда дивизия отступала. Практически до ноября 41-го никто в дивизии не получал ни орденов, ни медалей. В период, когда полки выходили из одного окружения в другое, несли большие потери, к наградам практически не представляли. Тысячи бойцов и командиров отличились в боях лета 41-го, но погибли, были ранены и выбыли из частей, никак не отмеченные. Например, лейтенант Аветик Нагопетьян, командир батальона 624-го полка: смельчак, каких было мало. Пять раз ранен в боях. Представлен к ордену Красной Звезды, но и того не успел получить: погиб. Старший лейтенант Дмитрий Ильченко, командир батареи 278-го ЛАП, отличился во многих боях. На Варшавском шоссе его батарея обеспечила выход из окружения 3-го батальона 771-го полка, у деревни Незнань 8 августа подбила три танка, уничтожила 10 пулеметных точек и до роты пехоты. Был представлен к Красной Звезде, но в штабе дивизии решили, что хватит ему и медали «За отвагу». Он был убит в марте 42-го, так и не получив награды. Нередко вышестоящие начальники снижали ранг награды. Допустим, в дивизии человека представляли к ордену Красной Звезды, а получал он медаль «За боевые заслуги». Даже у полковника Гришина, командира дивизии в самый тяжелый период ее истории, первая награда, к которой он был представлен в конце 41-го — медаль «За отвагу». Девять месяцев воевал без наград капитан Шапошников, наконец оформили документы на орден, но из штаба армии наградной лист вернули с просьбой подробней описать заслуги, вплоть до потерь противника в боях за село Милославичи и что он лично делал в бою за село Буреломы.

Очень часто в хранящихся в архиве книгах напротив фамилий людей отметка: «Награда не вручена». Сотни, тысячи таких случаев. Например, по справке штаба дивизии на 3 марта 42-го из 206 представленных к орденам и медалям не получили наград 85 человек, потому что были убиты или ранены. За вторую половину 43-го года в дивизии были представлены к наградам 2320 человек, а получили — 1710, местонахождение остальных «не установлено», как отмечено в справке 4-го отдела штаба дивизии.

В разное время по-разному весили одни и те же медали и ордена. Чтобы в 41-м получить орден Красной Звезды, артиллеристу надо было, как минимум, подбить два танка, а пехотинцу уничтожить не один десяток вражеских солдат. За несколько недель до окончания войны последний командир 137-й стрелковой дивизии гвардии полковник Серебров каждые 3—4 дня подписывал приказ на награждения орденом Красной Звезды на 30—40 человек, а то и на 80. В списках были ездовые, прачки, парикмахеры, делопроизводители, кузнецы, музыканты, хлебопеки, повара. Конечно, каждый из них заслужил награду, внес свой вклад в Победу, и все же стоит учитывать, в какой период войны человек ее получил. В 42-м старший лейтенант Павел Шилов Красную Звезду получил за уничтожение под Кривцово его дивизионом 12 дзотов, двух орудий, подавление огня шести минометных батарей, отражение восьми контратак противника. За этими цифрами — огромный солдатский труд и постоянный риск быть убитым. В апреле 45-го точно такой же орден получали делопроизводитель и портной, работавший при штабе дивизии. Свою первую награду, медаль «За боевые заслуги», капитан Степанцев, заместитель командира 624-го полка по тылу, а до этого начхим 771-го полка, получил лишь в марте 43-го, да и то, как записано в представлении «За организацию выработки кож, одеял, саней». А ведь он в дивизии был с первых боев, без потерь вывел обозы 771-го полка на Сож, неоднократно выполнял поручения командира полка по разведке противника, обеспечивал колонну полка продовольствием, когда выходили из окружения под Брянском. Десятки случаев, когда людям отказывали в наградах «за давностью совершенного подвига», хотя эта «давность» — всего несколько месяцев. Есть примеры, когда наградные документы возвращали просто из-за плохого почерка.

Едва ли не самая ценная часть документов дивизии — 41-го года, по разным причинам была утрачена в окружениях. Бумаги исчезали подчас вместе с писарями и штабами. Полковник Шапошников рассказывал, что в октябре 41-го в окружении они были настолько измотаны, что даже полковая печать в кармане казалась ему слишком тяжелой: снял с нее резиновую наклейку с данными полка, положил в нагрудный карман, а деревянную часть выбросил.

Лишь с ноября 41-го документация дивизия велась в полном порядке. Сухие цифры, столбцы фамилий в приказах об исключении из списков командного состава, но сколько за ними человеческих трагедий… 11 февраля 43-го приказом по дивизии были исключены из списков командного состава 75 человек, как убитые и 142 человека, как раненые. Этим же приказом назначены на должности командиров рот и взводов 37 человек, а 19 февраля очередной приказ: исключить из списков, как погибших, 20 командиров и 35 — как раненых. 28 февраля — новый приказ: исключить, как погибших, 14 командиров, как раненых 49 человек. И так — всю войну. Каждые 3—4 дня приказы об исключении из списков командиров, как погибших, из тыла приходит пополнение, через несколько дней многие из них попадают в эти списки. В июле-августе 43-го только по ранению выбыло командиров взводов: в 409-м полку — 24 человека, в 624-м — 18, в 771-м — 24 человека. Пятого сентября 43-го в дивизию прибыло 23 лейтенанта, 8 сентября — еще 27. Большинство из них погибали или получали ранения в первых же боях.

Пытаешься проследить по документам судьбы некоторых людей и почти обязательно — трагический конец. Например, Николай Курпас войну начал рядовым разведчиком 624-го полка в первые дни войны. Прошел все окружения, выдержал десятки боев, получил несколько орденов, стал офицером. Последняя должность — ПНШ по разведке 771-го полка, и убит в конце войны. Старший лейтенант 624-го полка Иван Максимов за какой-то проступок был приговорен к расстрелу, замененным разжалованием в рядовые. От рядового он за несколько недель в начале 42-го снова поднялся до комбата, заменяя погибших взводного и ротного, и был утвержден в этой должности. К сожалению, судьбу этого человека не удалось проследить: слишком много фамилий в списках погибших и раненых. Мог он оказаться тогда, в феврале 42-го и в без вести пропавших, а таких тогда было сотни.

Даже в 43-м, когда Красная Армия не уступала вермахту в вооружении и технике, дивизия в наступлении под Орлом ежедневно теряла в среднем по 100—120 человек убитыми и вдвое, втрое больше ранеными. Рота в день убитыми и ранеными — столько теряла обычно дивизия в наступлении в 43—45 годах. По книге погребений 43-го года можно проследить, из каких областей страны чаще всего гибли солдаты. В первую неделю наступления под Орлом эта «география» — почти вся страна. Затем началась мобилизация по ходу наступления. Теперь в списках погибших преобладают орловские, курские мужики, дивизия перешла в Сумскую область Украины — пошли в основном сумские, затем черниговские, гомельские. С 22 июля 43-го до конца года в дивизию было мобилизовано 5078 человек местного населения. Жутко читать сотни страниц книг погребений дивизии с тысячами фамилий… Очень часто нет и фамилий, просто отметки, что в таком-то месте похоронены 40—50 человек, половина из них была без документов. За деревни Васильевка, 2-е Братское, Марьевка, Нахлестово, Хомутово под Змиевкой, всего за неделю наступления, дивизия заплатила 450 жизнями. На плацдарме за Десной дивизия оставила еще 20 братских могил, почти все они — безымянные. У деревни Жеребная — 9 братских могил, под станцией Мормаль — 30, в которых похоронены более 400 человек. За второе полугодие 43-го потери убитыми в дивизии составили около 2800 человек. С января по март 44-го — еще более 800. Бобруйск стоил для дивизии более 200 жизней, в июльских боях 44-го потери убитыми составили около 400 человек, в августе — около 500. За два месяца наступления 45-го в книге погребений дивизии прибавилось еще 2909 фамилий. И люди гибли до последнего дня, до последней минуты войны…

16 апреля 1945 года армии трех советских фронтов начали наступление на Берлин. Весь мир с замиранием следил за ходом последних боев. Сводки пестрели названиями взятых городов — все ближе и ближе к Берлину. Наконец, начались бои и в столице фашистского рейха.

Второго мая берлинский гарнизон капитулировал, но война все еще продолжалась. Сопротивлялась группировка гитлеровцев в Чехословакии, не складывали до сих пор оружия и фашисты, прижатые к морю в устье Вислы. Небольшая полоска земли глубиной не более 5—10 километров была буквально забита отошедшими сюда гитлеровскими дивизиями, техникой, беженцами. Только в разбитых, но еще не добитых частях здесь насчитывалось более 75 тысяч человек. Даже после капитуляции Берлина эта группировка продолжала оказывать яростное сопротивление.

Есть правило: если враг не сдается, его уничтожают без пощады…

Серебров М. П.:

— Утром первого мая я был вызван в штаб 48-й армии к командующему генерал-полковнику Гусеву Николаю Ивановичу, где собрались командиры корпусов, дивизий и отдельных армейских частей. Армия с третьего мая должна была начать новую операцию по завершению уничтожения остатков противника в устье Вислы. Задача для дивизии была довольно простая, но ответственная. Ударом на Тигенарт, Фишербабке, Тееген мы должны были отрезать противостоящего противника от нижней Вислы и не дать ему отступить в направлении Данцига.

Со штабом дивизии отработали операцию на картах, вызвали всех командиров частей, уточнили задачи. Главная задача возлагалась на 624-й полк, которому были приданы две штрафные роты и выделенные нам две роты «амфибий», 160 машин. «Амфибии» требовалось использовать с десантом штрафных рот при форсировании канала Вайхзель. Место переправы Кукухсруг в направлении Юнкертрайль — молочное хозяйство. Ударом с запада на Фишербабке после ликвидации противника наступать на косу Фрише — Нерунг. Покидая Элъбинг, мы были уверены, что, вернемся уже с победой. Вечером первого мая части двинулись в исходное положение, прикрываясь лесопосадкой и дамбой, идущей вдоль канала…

Немцы взорвали дамбы, затопили местность, многие поселки в низких местах были залиты водой под крыши, деревья торчали из воды одними макушками, дороги были залиты водой, и передвигаться приходилось по колено в воде и грязи. Вся артиллерия дивизии должна была выйти на передний край и поддерживать огнем наступление 170-й стрелковой дивизии в направлении города Штееген.

Серебров М. П.:

— В ночь на третье мая десант на «амфибиях», а на каждую машину было посажено по 4—5 человек, бесшумно, на широком фронте двинулся вперед. На левом берегу канала были густые заросли камыша, и противник не предполагал, что здесь будет высаживаться десант. Все получилось так внезапно, что десант без единого выстрела со стороны противника к трем часам утра высадился на противоположный берег. Когда немцы опомнились, было уже поздно. Десант атаковал противника и обеспечил плацдарм для следующих рейсов. Уже в спокойной обстановке части дивизии в течение целого дня переправлялись через канал и вступали в бой. Противник оказывал очень упорное сопротивление, каждый метр приходилось брать с боем.…

Ратин Н. Г., начальник артиллерии 409 полка, майор в отставке:

— Весь день седьмого мая мы подтягивали артиллерию и минометы, много работали по рекогносцировке местности, уточняли расположение огневых точек противника. Минометные батареи калибра 120 миллиметров со всей дивизии были сведены в огневую группу, командовать которой было приказано мне. Группой батарей 82 миллиметровых минометов командовал начальник артиллерии 624-го полка капитан Щербаков. Вся артиллерия дивизии была установлена для ведения огня на опорные пункты. Был получен приказ, чтобы данную полосу обработать так, чтобы наш солдат мог встать после артподготовки в полный рост и ни один фриц не смел преградить огнем его продвижение…

Терещенко Н. И, командир взвода 4-й батареи 17-го артполка:

— Получила приказ к выдвижению и наша батарея. По всему чувствовалось приближение конца войны. Начался май, кажется, цветами, должно бы пахнуть, а по полям стлался сладковатый трупный смрад — немцы не успевали хоронить своих убитых. Наши самолеты сбрасывали листовки с требованием к немцам о капитуляции, мы уже знали, что взят Берлин, и очень уж не хотелось умирать в последние часы перед окончанием войны. А многим еще приходилось. Помню, у траншеи лежит сержант, волевое лицо, подтянутый, сильный, с орденом Отечественной войны, и убитый.

Двигались мы по дамбе, она была полуразрушена, вся в грязи, колдобинах от бомб. В одном месте застряли окончательно, порвали сбрую, задергали солдат, измучили коней. Подошел к нам офицер из штаба артиллерии дивизии капитан Граница, веселый кубанец, матерщинник страшный. Он меня довел до истерики, ругаясь, что орудия застряли и никак не вытащим. Потом не выдержал нашей возни и ушел, ждал у дороги с безнадежным видом. Курили, молчали, потом решили сделать отчаянный последний рывок. Снова взялись за лошадь и за орудие, а все это стояло в грязи метр глубиной. Лошади издерганы, люди тоже, а во взводе из 20 человек 19 национальностей. Даю команду «Взяли!» и прямо в грязь головой упал с передка один солдат-эстонец, так, что только ноги торчат. Вылез, а все умирают со смеху от его вида, и эта разрядка как-то и помогла нам вытащить орудие. Поласкали коней, кто хлеба дал, кто сахарку, налегли еще раз дружно — и пошла! Все кричат «Ура!», а я стоял и плакал. Столько сил отдали в этой грязи в последние часы перед миром. Остальные два орудия вытащили легко, доложил капитану Границе, что готовы к выполнению задачи, он даже удивился. Вскоре батарея была на передовой…

Ратин Н. Г.:

— Седьмого мая на немцев была обрушена громадная сила огня. Огневых стволов было поставлено такое количество, что некоторые командиры даже отказывались — негде ставить. После артподготовки сбили немцев с дамбы, и действительно наша пехота стала переправляться с одной дамбы на другую беспрепятственно. Враг был хоть и смертельно ранен, но вел сильный огонь и оказывал отчаянное сопротивление. Бои шли весь день восьмого мая до темноты…

Зуев М. П., командир батальона409-гострелкового полка:

— Еще утром восьмого мая шли страшные бои. Взяли поселок Хоберсхорст, переправились через два канала, и все это время немцы вели по батальону сильнейший огонь. Два кирпичных дома, в одном из которых находился мой НП, были разбиты в руины, пришлось перебраться в блиндаж. Минут через пятнадцать снаряд угодил и туда, блиндаж обвалился, завалило выход, еле выбрался…

Жуликов В. А.:

— Наш НП находился на берегу залива, на другой стороне в двух километрах от нас был какой-то город или поселок. Мы наблюдали за действиями наших кораблей. Корабли построились друг за другом, ходили по кругу и с одного борта били по поселку, по берегу, домам. В домах, в каждом доме, появились белые флаги, но моряки лупили безбожно, все покрылось дымом, и очертания домов исчезли. Все чувствовали конец войны. Техники мы имели пропасть. В небе полно нашей авиации, на всех высотах, все виды боевых самолетов. Все хотели выместить в последние дни войны за все, что немцы совершили у нас, и все запасы боеприпасов расстреливали до последнего патрона. Офицеры-авиаторы, наводчики, которые находились на передовой в пехоте, не могли выгнать самолеты с передовой, которые, отбомбившись, делали заход и «глушили» немцев из пушек и пулеметов. В небе на очереди кружилось еще несколько групп, а эти их не пускали. Потом улетали на бреющем, помахав крыльями нашей пехоте, мол, «знай наших.

Все, кто познал горечь отступления в начале войны, со слезами на глазах говорили: «Голубчики, где же вы были в сорок первом…». Авиация задавила немцев, нарушила управление, штабы были парализованы и не руководили войсками. Немцы занимали круговую оборону в удобных местах и здорово огрызались, если на них лезли…

Ратин Н. Г:

— С наступлением темноты меня и капитана Щербакова вызвали на КП командующего артиллерией и поставили задачу: до 24:00 бить со всех сил по противнику, как выразился подполковник Сидоркин — вплоть до пистолета. Я полушутя: «Согласно листовок, немец не должен был сегодня вести огонь, а бьет со всех видов оружия так, что я еле живой остался». Присутствовавший здесь же полковник Семенов повторил: «Бить из всех видов оружия, а в 24:00 прекратить». Вопросов у нас не было, они пожали нам руки, пожелали успеха и ушли на свои КП. Огонь открыли с максимальной нагрузкой, стоял сплошной гул, такого не было со времен Курской битвы. Примерно в 22—23 часа начались звонки за звонками — уточняют время для сверки часов. Это было такое напряжение, когда стали считать буквально минуты до конца воины, а беспрерывно были убитые и раненые. Немцы вели ответный огонь. Они тоже расстреливали весь имеющийся боезапас. Было до глубины души обидно, когда на твоих руках умирают товарищи, прошедшие с тобой так много по фронтовым дорогам. Нет ни сил, ни слов выразить, какая это была чудовищная бойня. В 24:00 была дана команда прекратить огонь, и наступила абсолютная тишина. Наступило что-то невероятное, жуткое, такая тишина. Были видны только вспышки ракет у немцев. С рассветом немецкие солдаты сначала мелкими группами, а потом все больше и больше шли к нам со словами «Гитлер капут, война капут». Вдолбили, наконец …

Качкалда В. И., начальник связи дивизии, полковник в отставке:

— На войне обычно связисты первыми узнавали все хорошие и плохие фронтовые новости. Так получилось и на сей раз. После двух бессонных ночей под утро девятого мая я прилег отдохнуть под копной сена. Примерно в пять утра меня разбудил телефонист узла связи и вручил адресованную мне телеграмму с таким текстом: «Немцы капитулировали. Война закончена. Поздравляю с победой над фашистской Германией. Мамотко». Это была телеграмма начальника связи 48-й армии генерала Мамотко. Сразу же побежал к начальнику штаба дивизии подполковнику Вольхину. Собрались все штабные офицеры. Мое известие их обрадовало, но воспринято было с неуверенностью. Новость о Победе передали по всем линиям связи.

Зуев М. П.:

— Ни я, ни солдаты моего батальона о капитуляции немцев до последнего момента не знали. Часа в четыре утра девятого мая командир одной из рот сообщил по телефону, что с западного берега канала на пароме к нам передвигаются три человека с белым флагом. Я сообщил об этом командиру полка. Он приказал привести этих немцев в полк и добавил, что немцам их командованием отдан приказ о капитуляции. — «Принимай пленных и направляй в Эльбинг на сборный пункт…»

Серебров М. П.:

— Наступила мертвая тишина. Выйдя из блиндажа, я увидел на отдельных постройках, в траншеях массу белых тряпок. Вызывают к телефону командиры полков — докладывают то же самое. Отвечаю, что может быть провокация, будьте бдительны и осторожны. Прошло еще немного времени, докладывает командир 771-го полка полковник Бережной, что к нему идут три немца с белым флагом. Докладываю командиру корпуса обстановку, спрашиваю, что делать, как быть, отвечает: «Действуй по обстановке». Вызываю Бережного и прошу его задержать парламентеров до моего приезда. Даю распоряжение подготовить две лодки с мотором, забираю с собой охрану и моего бессменного радиста Васю Жуликова, и отправляемся на НП 771-го полка.

Парламентер от немцев в звании майора сообщил, что они капитулируют, и спросил: «Какие будут указания?». Я приказал все стрелковое оружие, всю боевую технику сложить у костела в Фишербабке к 12:00. Сказал, что приеду и проверю. Парламентер отправился к своим…

Пизов Н. И., начальник оперативного отдела штаба дивизии, полковник:

— В 4:30 утра девятого мая комдив Серебров в соответствии с приказом командира корпуса генерала Калганова приказал выслать к немцам группу офицеров из штаба дивизии с целью уточнения времени начала и порядка капитуляции их войск. В группу вошли помощник начальника разведки дивизии, переводчик, командир взвода связи с радистами. Возглавлял ее мой заместитель капитан Фиглев. В 5:30 утра я с группой был уже на НП 624-го полка, однако немцы опередили нас и сами выслали своих представителей. Я по телефону сообщил командиру дивизии, что они желают встретиться с представителями штаба корпуса и с ними решить необходимые вопросы по их капитуляции. Минут через 15—20 полковник Серебров передал мне по телефону, что комкор отдал приказ нам самим решать все вопросы и принимать сдающихся немцев, и что он не понимает, какие немцам еще нужны переговоры. Пусть сдаются, акт о капитуляции подписан их верховным командованием. Я тут же сообщил через переводчика это распоряжение командира корпуса. В ответ на это их старший, полковник, сообщил, что он имеет указание командующего группой войск генерал-лейтенанта Раппорта согласовать вопрос его личной сдачи в плен. Условие его такое: в плен он сдастся и отдаст свою шпагу только лицу равному ему по званию, то есть лично генерал-лейтенанту Калганову. Я передал это комдиву.

Через несколько минут меня вызвал к телефону сам командир корпуса и сказал так: «Передай им там, мне шпага не нужна, и видеть его не желаю. Была б моя воля, то приказал бы вздернуть его на первом попавшемся столбе за ту бойню, что он учинил этой ночью. А тебя прошу, когда он приедет, то отвези его прямо в штаб армии и там пусть передает свою шпагу, кому хочет». Так я и сделал. Генерал Раппорт и с ним 41 старший офицер сдались нашей дивизии, а не 170-й, как пишет генерал Цыпленков в своих мемуарах. Генерал Раппорт имел примету: правая сторона лица зеленовато— черная от застрявшего под кожей пороха. Это был известный каратель, палач в Великих Луках…

Терещенко Н. И.:

— Под утро девятого мая мы двигались без разговоров, не понимая еще, что будет и что есть. Выбрались на хорошую дорогу, даже лошади шли как-то с удовольствием по ней. Остановились у какого-то имения возле канала, и вдруг вышел со двора незнакомый капитан, и крикнул каким-то голосом — радости, счастья: «Хлопцы! Война кончилась! Наши сообщили, что и здесь принята капитуляция! Готовьтесь принимать ее!». Я не помню, чтобы мы обнимались, целовались, как-то все оторопели, хоть и ждали, а все равно было неожиданно, просто были не в себе в этот момент.

Дал команду ребятам подтянуться, ведь мы теперь в роли победителей, будем принимать в плен сдавшихся врагов. Я быстро надел свой новый офицерский мундир — до сего дня еще ни разу не одевал. Тут начало светать, и мы увидели, как из-за леса идут аккуратно построенные и медленно идущие колонны фрицев, впереди офицеры, все понурые. Решил встретить эту колонну, даю команду: «Батарея! Рысью!» и махнул полем наперерез. Мешала изгородь, соскочил, рванул, чтобы батарея прошла без задержки, как мне этого хотелось. И вот оказия — зацепился чем-то за новые брюки и дыра на видном месте. Заскочил в первый дом, немка быстро зашила, как-то мгновенно — и снова вперед, к переправе. Там была масса военных, и наших, и бывших военнопленных — поляки, румыны, французы. Тут и обнимались и целовались, и пели и кричали на всех языках. Глаза у всех со слезами радости и счастья…

Серебров М. П.:

— Ровно в двенадцать часов девятого мая я с охраной прибыл на то место, где парламентеру было указано складывать оружие. Подхожу к немцам — они обедают, повар раздает солдатам обед из походной кухни, очередь большая. Справа от кухни стояла группа офицеров, проводили совещание. Увидев меня, старший офицер подал команду «Смирно!» подошел ко мне и начал что-то докладывать по-немецки. После чего пригласил меня в помещение, где, очевидно, располагался штаб. Но мне что-то стало не по себе: вокруг батальон немцев и неизвестно, что они могут придумать напоследок. Через переводчика я приказал показать, где и как они сложили оружие и поставили технику. Немец повел на это место и что я увидел: все оружие аккуратно сложено на земле по калибрам, техника стоит по маркам машин, все вычищено и в образцовом порядке. Вот это порядок, подумал я, возвращаясь обратно. — «Личный состав батальона кому и куда прикажете передать? — «Эльбинг знаете? Вот туда и ведите батальон на сборный пункт военнопленных…»

Артюгин Н. В., командир 409-го стрелкового полка:

— В полосе наступления полка на аэродроме были позиции немецкого артиллерийского полка, которым командовал майор Мюллер. До последних минут перед капитуляцией полк вел по нам бешеный огонь, а потом выставил на палках белые тряпки. Когда объявили о капитуляции Германии, я послал в полк Мюллера троих разведчиков, узнать, слышали ли немцы о капитуляции. Выяснилось, что немцы готовы сдаваться, майор Мюллер даже прислал за нами свою машину. Поехал на машине в штаб немецкого артполка. Немец-водитель машину нарочно вел очень небрежно, по всем воронкам. Пришлось его предупредить, что если еще раз заедет в воронку, пристрелю. Понял сразу. Заходим в штаб полка — в двухэтажную виллу. Кругом следы пьянства. Спросил Мюллера, сколько времени ему потребуется, чтобы построить полк для сдачи в плен. — «Сорок минут». Пока немцы строились, поговорил с этим Мюллером. Оказалось, что его полк дошел до Новгорода, у него именной пистолет с гравировкой от Гитлера за доблестную службу, много наград. Поговорили и о политике. Мюллер попросил разрешить ему командовать своим полком на восстановлении русских городов. Я ответил, что не мне это решать. Через сорок минут немецкий полк строем прошел мимо группы наших солдат, бросая к их ногам оружие. Мне тогда не по себе стало от мысли: сколько же еще они могли убить наших солдат, если бы не приказ о капитуляции…

Зуев М. П.:

— Немцы переезжали на нашу сторону через канал паромом. Строились в две шеренги, оружие бросали в кучу. Заметил, что настроение у немцев плохое, хотя некоторые были навеселе. Все повторяли: «Гитлер капут!»…

Жуликов В. А:

— Наша пехота занимала косу Фрише-Нерунг и выходила на Балтику. Не смотря на то, что был уже день Победы, война закончилась, капитуляция подписана, этот день был наполнен не только радостью, но и массой дел и непредвиденных ситуации. Наш «Виллис» с командиром дивизии, адъютантом, оперативным работником и мною поехал в сторону немцев. За нами только полуторка и человек двадцать разведчиков. По пути встречались офицеры, в основном танкисты, они информировали нас, где засели немцы и как они себя ведут. Вроде уже был приказ о капитуляции, но от некоторых немецких частей наши парламентеры вернулись назад, их командиры говорили, что такого приказа у них нет. Некоторые наши офицеры, пытавшиеся навести свой порядок, были убиты. Где-то стреляли, где-то еще убивали, ездить было еще очень опасно и глупо было бы теперь погибнуть.

Во второй половине дня нам навстречу вышла колонна немцев. Впереди на «Виллисах» ехали высшие офицеры, затем шли в полной парадной форме командиры немецких частей, в колонне шли танки и бронетранспортеры, за ними солдаты без оружия, Ситуация неприятная: нас всего 25 человек, а впереди целая колонна немцев. Адъютант командира дивизии идет к колонне немцев, выводит из колонны один бронетранспортер, выгоняет оттуда всех, кроме водителя, мы пересаживаемся в него и едем дальше. Впереди разведчики, мы сзади на бронетранспортере — нас ждет Балтика. Навстречу попадаются колонны немцев, идущих сдаваться, некоторые колонны еще с оружием. Пехота наша отстала, и мы были в довольно рискованном положении. Часам к 18 наш боевой отряд выскочил на устье Вислы. На берегу было полно немецкой техники — машины, мотоциклы, просто колоссальная масса металлолома. От берега только что отошел немецкий пароход, разведчики постреляли, но пароход дал гудок и стал быстро удаляться.

Расположились в двухэтажном доме, развернули рацию, комдив доложил в штаб корпуса, что мы на берегу Балтики, приказ выполнен. Но мы еще среди немцев, кругом груды сложенного оружия, бродят немецкие солдаты. Оперативный работник стал уточнять, где пехота, она подошла к нам только во второй половине дня. Где-то еще стреляли, но война уже закончилась…

Радость тех, кто встретил день Победы, была безмерной, и день этот вошел в память всех фронтовиков и всех советских людей, как самый счастливый и радостный день в жизни. Пройдены тысячи километров военных дорог, позади все испытания, смерть товарищей, ужасы боев и вот она — Победа, одна на всех, добытая дорогой ценой, долгожданная Победа.

Два дня, 9 и 10 мая, дивизия принимала пленных. На участке дивизии сдалось 17 126 немецких солдат и офицеров. Бесконечной колонной брели на восток горе-завоеватели, возомнившие себя повелителями мира. Еще несколько дней собирали и пересчитывали трофеи, которые достались дивизии. Было взято 380 грузовых автомашин, 59 легковых, 30 бронетранспортеров, 4 самоходки, 40 орудий и даже 42 самолета МЕ-108. Дивизия принесла избавление более 16 тысячам русских людей, угнанных в Германию, было освобождено 7 тысяч человек поляков и румын.

12 мая полки дивизии были передислоцированы в г. Эльбинг для несения гарнизонной службы. На этом и закончился боевой путь 137-й Горьковской, Бобруйской, ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии.

Серебров М. П.:

— В Эльбинге дивизия несла гарнизонную службу и одновременно много помогала местным польским властям налаживать мирную жизнь. Так мы передали много исправных автомашин и сотни тонн пшеницы из трофеев, и вообще было много уже чисто хозяйственных дел. Одновременно части приступили к нормальной боевой учебе. Еще перед последней операцией у меня появилась мысль, как бы нам отблагодарить горьковчан, которые нам столько помогали все это время, и подарками и особенно запасными частями и резиной для автотранспорта. В дивизии было еще много коренных горьковчан, которые с честью прошли по дорогам войны. Для решения вопроса, как отблагодарить горьковчан созвали комиссию под председательством редактора дивизионной газеты майора Васильева. Подобрали восьмитонный дизельный автомобиль, погрузили на него пианино, пять радиол, две бочки солярки, еще кое-что, прибавили еще новую пожарную машину, получили разрешение из штаба армии, написали в обком партии Горького благодарственное письмо, и комиссия своим ходом отправилась в Горький. Письмо было вручено секретарю обкома, а подарки распределены по заводам. Майор Васильев привез ответное письмо и подарки от горьковчан.

Постепенно стали готовиться к демобилизации, и в конце мая первый эшелон с солдатами старших возрастов был отправлен на Родину…

В августе 1945 года пришел приказ о расформировании дивизии. Личный состав частью был передан в другие соединения, а в большинстве возвратился к мирному труду.

Закончилась шестилетняя история 137-й стрелковой дивизии. Судьба ее во многом типична для большинства дивизий Красной Армии периода Великой Отечественной войны. Тяжелый июль 1941-го года, горечь отступления, три окружения. Весь 1941 год дивизия находилась на важнейших участках фронта, с честью вынесла все испытания, неоднократно наносила гитлеровцам тяжелые удары. За оборону городов Трубчевска и Ефремова дивизия получила благодарности от Верховного Главнокомандующего Сталина. После тяжелых боев в окружениях дивизию не отводили на отдых, а как наиболее организованную единицу, по сравнению с соседями, снова бросали в бой. В тяжелых зимних условиях 1941—42 го, часто не имея достаточной поддержки, дивизия выполняла поставленные перед ней задачи. За Мценскую операцию — новая благодарность Верховного Главнокомандующего. В зимних боях 1943 года дивизия показала себя как умеющая наступать даже при крайнем недостатке и напряжении сил. В период контрнаступления под Орлом дивизия своими умелыми действиями серьезно повлияла на оперативную обстановку южнее Орла, чем способствовала взятию этого города нашими войсками. Дивизия первой в 48-й армии формировала Десну, удержала важный плацдарм, за что вновь была отмечена благодарностью Верховного Главнокомандующего. В тяжелых боях в Полесье дивизия нанесла большой урон гитлеровцам, что заставляло их часто менять оборонявшиеся перед дивизией части.

Дивизия блестяще провела Бобруйскую операцию, за что ей было присвоено почетное наименование «Бобруйская». За бои на Наревском плацдарме снова благодарность Верховного Главнокомандующего. В этих боях дивизия способствовала удержанию и расширению важного оперативного плацдарма. В боях в Восточной Пруссии дивизия за массовый героизм и воинское умение была награждена орденом Суворова 2-й степени. В этих боях дивизия не только выдержала мощные удары противника и не отступила, но и разгромила противостоящие части.

От Днепра до Красивой Мечи и от Неручи до устья Вислы через Десну, Днепр, Березину, Нарев, по русским, белорусским, польским и немецким землям. Более 40 тысяч фашистских солдат и офицеров уничтожила дивизия за войну, около 24 тысяч их было взято в плен. Около 300 уничтоженных танков, сотни орудий, минометов, автомашин и другой боевой техники на боевом счету дивизии.

О массовом героизме воинов дивизии говорят такие цифры: за весь период войны в дивизии было произведено 12 953 награждения орденами и медалями, в том числе 11 человек было награждено орденом Ленина, 278 — Красного Знамени, более тысячи человек орденом Отечественной войны, 638 награждений орденами Славы, в том числе двое кавалеров полного банта. Десять Героев Советского Союза воспитала дивизия за войну. Сколько за этими цифрам подвигов, солдатского труда и крови…

За годы войны через 137-ю стрелковую дивизию прошло 40 тысяч человек…